– За что ж им, друзьям, платить, если они поставок не выполняют. Их надо воспитывать, вот. – И он покачал в воздухе большим крестьянским, отвыкшим от работы белым кулаком.
Прораб погладил себя по толстой груди с просаленными орденскими ленточками:
– Мы на фронте с хлебом были, накормил нас русский народ. И никто его не воспитывал.
– Вот правильно, – сказал экономист. – Все же главное в том, что мы русские люди. Шутка ли: русский человек!
Инспектор, улыбаясь, подмигнул своему дорожному приятелю: то, что называется: русский – старший брат, первый среди равных!
– Оттого и зло берет, – проговорил молодой экономист, – ведь русские же люди! Не нацмены. Ко мне один разогнался: «Липовый лист пять лет ели, с сорок седьмого года на трудодень не получали». А работать не любят. Не хотят понять – теперь все от народа зависит.
Он оглянулся на седого мужика, молча слушавшего разговор, и сказал:
– Ты, папаша, не сердись. Не выполняете вы трудового долга, а государство к вам лицом повернулось.
– Куда им, – сказал прораб. – Сознательности никакой, каждый день кушать хотят.
Разговор этот ничем не кончился, как и большинство вагонных и невагонных разговоров. В купе заглянул, блестя золотыми зубами, майор авиации и с укором сказал молодым людям:
– Что же это вы, товарищи? А работать кто будет?
И они пошли к соседям доигрывать пульку. Но вот и прошла огромная дорога… Пассажиры убирают в чемоданы тапочки, выкладывают на столики куски зачерствелого хлеба, обглоданные до голубизны куриные кости, куски побледневшей, окутанной шкурками колбасы.
Вот уже прошли хмурые проводницы, собиравшие мятые постельные принадлежности.
Скоро рассыплется вагонный мир. Забудутся шутки, лица, и смех, и судьба, случайно рассказанная, и случайно высказанная боль.
Все ближе огромный город, столица великого государства. И уж нет дорожных мыслей и тревог. Забыты беседы с соседкой в тамбуре, где перед глазами за мутными стеклами проносится великая русская равнина, а за спиной тяжело екает в резервуарах вода.
Тает возникший на несколько дней тесный вагонный мир, равный законами всем иным, созданным людьми мирам, прямолинейно и криволинейно движущимся в пространстве и времени.
Велика сила огромного города. Она заставляет сжиматься и беспечные сердца тех, кто едет в столицу гостить, рыскать по магазинам, сходить в зоопарк, планетарий. Всякий, попавший в силовое поле, где напряглись невидимые линии живой энергии мирового города, вдруг испытывает смятение, томление.
Экономист едва не пропустил очереди в уборную. Сейчас, причесываясь, он прошел на свое место и оглядел соседей.