— Да. Ты прав. Может, немного музыки?
— У тебя есть приемник?
— Кое-что получше.
Луи вдруг вытащил губную гармошку, бережно обхватил ее своими вроде бы неуклюжими, с разбитыми костяшками пальцев руками и поднес к губам.
Музыка оказалась не та, что я ожидал. Я приготовился услышать что-то вроде «Дом, милый дом» и что-то еще из сентиментальной классики для губной гармошки. Но Луи… Луи нас просто заворожил. Настоящая музыка! Она удивительно сливалась с величественным спокойствием ночи в пустыне. Она стала частью тьмы, бесконечных пространств немого песка и бесстрастных звезд.
Хелен прислонилась к моему плечу. Я обнял ее.
Я впитывал в себя дыхание, тепло ее щеки, запах ее волос. Ее мягкая узкая рука украдкой скользнула в мою ладонь. Я почувствовал, как дрогнули ее плечи, когда она глубоко вдохнула, а потом тихо выдохнула.
Вечер продолжался, еще не потеряв полностью дневное тепло. Дважды в течение часа мы слышали отдаленный гул проносящихся по автостраде машин. Этот гул нарастал, достигая громкости почти волчьего воя, а затем быстро стихал. Пляшущий свет передних фар как бы в такт звуку сменялся тлеющим красным светом задних.
Эта пустыня всецело принадлежала нам.
В гармошке Луи скрывалось волшебство органа. Конечно, во многом это «играла» сама пустыня — звезды, небо, которое выглядело так, будто его только что вымыла и отполировала некая космическая хозяйка. Но и Луи… О, Луи, он был настоящим артистом, ведь это он заставил незамысловатый инструмент звучать с совершенством органа, казалось, немыслимым.
Потом Луи плавно усмирил свою музыку, и мы просто сидели, глядя на звезды, на зыбкие очертания своего дредноута, на сухие кусты, пробившиеся сквозь песок, — сидели и всем существом своим ощущали тишину.
Хелен сказала полушепотом:
— Как здесь близко небо.
Сквозь одежду я впитывал тепло ее тела, чувствовал нежную тяжесть головы, покоящейся на моем плече.
Вдруг все ее тело дрогнуло, будто пробудилось, припало ко мне, но тут же этот нервный порыв прошел, и оно вновь погрузилось в дремоту.
Откуда-то набежал ветерок, вроде бы слабый, но он принес с собой холод. И ветер, и холод постепенно нарастали. Хелен прижалась ко мне теснее. Она поджала ступни, уперлась коленями в мою ногу. На какое-то мгновение тепло возвратилось, потом снова налетел порыв ветра, и Хелен, непроизвольно дрожа, выпрямилась.
— Становится холодно, — заметил Луи.
— Пора спать, — объявила Хелен. — Моя постель с краю, Дональд, ты спишь посередине.
Она пересела на свои одеяла и выскользнула из верхней одежды. Было слишком темно, чтобы увидеть в свете звезд что-либо, кроме контуров ее фигуры. Я смотрел на Хелен без любопытства и без застенчивости. Как на прекрасную статуэтку. Она скользнула под одеяла, повертелась, видно, освобождаясь от чего-то ненужного из нижнего белья, потом спокойно, не стесняясь меня, села в постель, натянула пижаму и застегнулась.