– Спасибо, дорогой, – сказала Барбара.
И все же, подписав поручение, он не смог удержаться от следующей реплики:
– Ты будешь осторожна, дорогая, не правда ли? – сказал он. – Две сотни фунтов, хоть в банкнотах, хоть в золоте…
Высказываемые им опасения постепенно стихли, перейдя в неразборчивое бормотание. У него не было желания спорить. Не было желания устанавливать над Барбарой опеку, право на которую и закон и обычай предоставляли мужу над женой. Затем ему пришло в голову возможное объяснение. Леди Хупер являлась умелым и ловким карточным игроком. Быть может, Барбара сильно ей проигралась. Отлично, в таком случае ей не о чем беспокоиться. Барбара тоже была отличным игроком: рассудительным и уравновешенным. Она отыграется. В любом случае она не заядлая картежница. Быть может, по дороге домой они сыграют несколько партий в пикет: если у нее и имелись недостатки, то это было стремление несколько неосторожно сбрасывать карты, и он давал ей иногда ненавязчивые советы. В этом крылось тщеславное, и довольно сильное удовольствие – мысль, что Барбара не спешит признаться мужу, который непременно выигрывает, что она проигралась в карты. Так же, как к аромату бифштекса может примешиваться аромат горчицы, к чувству глубокого уважения, которое он испытывал по отношению к ней, примешивалось осознание того, что ей не чужды человеческие слабости. Хорнблоуэр знал, что любовь не может существовать без уважения, так же, как и без искорки веселья.
– Ты самый замечательный человек на свете, – сказала Барбара, и он заметил, что глаза ее в течение нескольких секунд были устремлены на него.
– Для меня высочайшее чувство слышать, как ты говоришь это, – ответил он, с искренностью, в которой никто не смог бы усомниться. Затем оба они внезапно вспомнили, что в этом доме они находятся всего лишь в качестве гостей, и это заставило их умерить силу выражения своих чувств.
– Мы станем самыми непопулярными людьми на Ямайке, если заставим Их превосходительств дожидаться нас к обеду, – сказал Хорнблоуэр.
Они были здесь лишь гостями, нахлебниками, люди, продолжавшие находиться при исполнении должностных обязанностей, всего лишь терпели их. Об этом размышлял Хорнблоуэр во время обеда, когда новый главнокомандующий уселся на почетное место. Он думал о византийском генерале, слепом и лишенном почестей, вынужденном просить милостыню на рынке, и едва не произнес вслух: «Подайте монетку Велизарию»[13], когда губернатор повернулся к нему с целью вовлечь его в беседу.
– Ваш морской пехотинец до сих пор не схвачен, – сказал Хупер.