Под покровом ночи корабли с острова Красных Скал подошли по неглубокой воде залива к самому берегу. Здесь их никто не ждал. Посланные в разведку уйгуны, обшарив близлежащие холмы, вернулись к обрывистому берегу. Прикрываясь плащом, один из них высек кресалом огонь и зажег фитиль морского масляного фонаря. Затем поднял его над головой и стал подавать сигналы.
– Там никого нет, ваше сиятельство, – произнес смотревший на берег матрос, это он, зная звездные карты, провел корабли к указанному месту. За это ему была обещана жизнь, однако кто знает, что в голове у этого разбойника, самого страшного на всем восточном побережье.
Во всех портах Северного моря знали о графе-разбойнике.
Граф с минуту смотрел на метущийся огонек, потом сказал:
– Поднимай паруса, литтонец, мы идем к берегу.
– Слушаюсь, ваше сиятельство! – воскликнул матрос и бросился к своим собратьям по несчастью, так же, как и он, захваченным на островах.
– Давайте, ребята, пошевеливайтесь, – почти просительно сказал он, стоявшие рядом с графом де Гиссаром уйгуны только и ждали приказа, чтобы покончить со всеми лишними. Желтые, светящиеся в темноте глаза графских слуг наводили на матросов ужас.
Паруса были подняты, и первое судно, подгоняемое ветром с моря, двинулось к берегу. На его носу с лотом в руках стоял еще один слуга графа – этот был моряком и сам отбирал людей для команды. Тех, которые не годились для дела или спьяну вздумали привередничать, уйгуны растерзали – прямо на глазах у остальных, чтобы преподать им урок. Потом развезли матросов по судам – два десятка их стояли под обрывистым берегом в бухте Эйд.
Это были двадцать купеческих ранбоутов, неповоротливых и тихоходных калош, годных лишь для плавания вдоль берега. Купеческие гербы с их бортов были срублены, поэтому нельзя было определить, кому они принадлежали.
От борта к борту стали перекликаться уйгуны. Они то лаяли, как собаки, то орали по-кошачьи. Поговаривали, будто эти твари умеют говорить человеческими голосами, однако за двое суток плавания литтонец не услышал от них ни одного слова. Только лай да рычание. Следом за головным судном паруса подняли и на остальных девятнадцати ранбоутах. Покачиваясь на волнах, они осторожно потянулись к берегу.
– Двенадцать футов! – крикнул моряк, измерявший глубину лотом. – Поберегись! Держись крепче!
Литтонец вцепился в канаты и сжал зубы. Ранбоут имел осадку в семь футов, и теперь им предстояло удариться о дно. К счастью, оно здесь было усыпано мелкой галькой и судно не рисковало пробить себе днище. Хотя какая разница, участь команды почти не вызывала у литтонца сомнений.
