Брейер вспыхнул от стыда, что не защитил ее, и начал просить у нее прощения, но Ева заторопилась сменить тему, заговорив о своей новой работе, свадьбе ее сестры, здоровье ее матери, отношениях с Герхардом, молодым юристом, с которым она впервые встретилась, когда он лечился в госпитале.
Брейер знал, что своим визитом компрометирует ее, и собрался уходить. У дверей он неловко протянул ей руку и начал задавать вопрос, но заколебался, – а имеет ли он теперь право общаться с ней в том же фамильярном тоне? Он решил рискнуть. Хотя было ясно, что близости между ними уже не существовало, пятнадцать лет дружбы так просто вычеркнуть было нельзя.
«Ева, я сейчас уйду. Но, пожалуйста, позволь мне задать тебе один последний вопрос».
«Спрашивай, Йозеф».
«Я не могу забыть то время, когда мы были близки. Помнишь, однажды, поздно вечером, мы сидели в кабинете и проговорили целый час. Я рассказал тебе, как отчаянно и неудержимо меня тянет к Берте. Ты сказала, что боишься за меня, что ты мой друг, что ты не хочешь, чтобы я разрушил свою жизнь. Потом ты взяла мою руку, как сейчас я беру твою, и сказала, что ты готова сделать все, что угодно, все, что бы я ни попросил, только бы спасти меня. Ева, не знаю сколько раз, наверное, сотни, я вспоминал этот наш разговор. Ты не представляешь, что это для меня значит, как часто я жалел, что отделался отговорками. А спросить я тебя хочу вот о чем – это, наверное, несложный вопрос: были ли твои слова искренними? Должен ли я был ответить тебе?»
Ева высвободила свою руку, положила ее Брейеру на плечо и, запинаясь, произнесла: «Я не знаю, что сказать, Йозеф. Я не буду лгать. Прости, что я так отвечаю на твой вопрос, но во имя нашей былой дружбы я должна быть честной. Йозеф, я не помню этого разговора!»
Два часа спустя Брейер обнаружил себя в вагоне второго класса, несущего его в Италию.
Он понял, как важно для него было весь этот последний год иметь за своей спиной Еву в качестве подстраховки. Он рассчитывал на нее. Он всегда был уверен, что она придет к нему на помощь по первому же его зову. Как она могла забыть?
«Йозеф, а чего ты ожидал? – спросил он себя. – Что она, замороженная, лежит на полке в шкафу в ожидании того момента, когда ты откроешь дверь и вернешь ее к жизни? Тебе уже сорок лет, и пора бы понять, что твои женщины существуют независимо от тебя: у них своя жизнь, они взрослеют, они строят свою жизнь, они стареют, они заводят новые знакомства. Не меняются только мертвецы. Только твоя мать, Берта, парит во времени, ждет тебя».
Внезапно ужасная мысль яркой вспышкой пронзила его мозг: не только Ева и Берта будут жить дальше без него, но и Матильда, что она тоже будет существовать без него, что придет день, и она полюбит другого. Матильда, его Матильда, с другим мужчиной – нет, мысль об этом была невыносимо болезненна. Слезы текли из его глаз. Он поднял глаза на багажную полку в поисках своего чемодана. Вот и он, на расстоянии вытянутой руки, тянется к нему своей латунной ручкой. Да, он точно знал, что должен делать: схватить эту ручку, поднять чемодан, снять его с металлической полки, сойти с поезда на следующей же станции, все равно где, и сдаться на милость Матильды.