— Но почему безымянный-то?! — не сдавался ученый. — Почему так упорно вы именуете вождя восставших рабов безымянным?
— Да потому что он себя не назвал! — заорал Лулла. — Если верить ланистам, совсем дикий был, только рычал-рычал, а потом, глядь — уже вождь. Мы сперва и впрямь грешили на Эномая, по голове стукнутого, но потом собрали сведения…
— Не стоят ничего ваши сведения! — с торжеством, в котором сквозило злорадство карфагенянина, плененного двадцать лет назад, изрек Фагорий. — Потому что сейчас уже даже уличные гадалки знают его имя. Я собственными ушами слышал только что: на Везувии находится Спартак!
* * *
Совокупляющиеся леопарды сияли в узорчатых перилах, начищенные мелом. Между ними от одного леопардьего хвоста к другому была протянута яркая лента из личных запасов богача Феодора. В портике толпились жаждущие неведомых удовольствий горожане: от маститых старцев до безбородых юношей, переводящих дыхание в нерешительности и поминутно оглядывающихся — не дать ли деру из этого гнезда порока. Но удирать было некуда, сзади теснились плечом к плечу достойные мужи и отцы города.
По другую сторону ленточки стояли трое. Слева — сохраняющий скорбно-значительное выражение на лице Святослав Хромин с толстыми стопками загадочно поблескивающих игровых фишек в руках. О фишках вспомнили в последний момент, их пришлось вырезать из листового серебра и выпилить из перламутровых раковин в последнюю ночь, но Андрей настаивал, что потенциальным клиентам надо сразу же наглядно показать товар лицом. Это будет маркетологически грамотно.
«Маркетологически!» — усмехался Хромин-старший, сожалея, что в тоге нет карманов. С правой стороны лестницы стоял сам Андрей Теменев, весь в малиновом, с большими ножницами в руках. Это были самые маленькие, нашедшиеся в мастерских римских портных, но для перерезания торжественной ленточки перед входом они все равно смотрелись устрашающе.
В центре стояла Айшат, одетая в деловой костюм, каблуки на шпильках и с большим желтым бантом в волосах — Феодор принес две ленты, а на лестницу повесили только одну — не пропадать же добру. С точки зрения Хромина троица напоминала двух унылых дядь, приведших в школу разбитную первоклассницу, Андрей же вспоминал крокодила, Чебурашку и пластмассовую куклу Галю на открытии Дома дружбы.
— Друзья! — тоненьким голоском, каким обычно маленькие девочки говорят в хриплый микрофон на сентябрьской линейке: «Мой просторный светлый класс, ты опять встречаешь нас», начала Айшат. — Что наша жизнь? Игра!
Интеллектуалы, которых в надежде узнать, что же такое настоящие развлечения, набилось в портик немало, одобрительно зашумели и тут же вступили в дискуссии, образуя кружки. Одни утверждали, что высказывание восходит к сентенции Платона «Весь мир — театр», другие настаивали, что это видоизмененное учение Эпикура.