— Твое искусство вести изящный и глубокомысленный разговор, уважаемый Деметр Семипедий, как тебе угодно себя теперь именовать, — говорил человек, готовый при первой необходимости скрыть свое лицо плащом, покачиваясь в такт мерной походке рабов, — вполне убеждает нас в том, кто ты есть на самом деле. Кто же не знает, с каким искусством в свое время цитировал и комментировал ты великого эллинского слепца. Тем больше наша радость, ибо ждали мы тебя, известного нам более по трудам и пересказам твоих острых мыслей, твоих полемических побед и твоего радения об общественном благе.
— «Мы» — это кто? — осторожно уточнил Хромин, когда на секунду жаркое голубое небо с облаками» такими неправдоподобно белыми, что казалось срисованным голубой краской по свежей штукатурке, на секунду исчезло из окна и полумрак словно овеял едущих прохладой — носилки пронесли в городские ворота мимо почтительно замершей стражи.
— Мы — это сторонники истинной республиканской свободы, — торжественно проговорил собеседник, с хрустом разминая искривленные пальцы. — Враги тирании и освободители народа. Мы — это партия настоящих патриотов, пекущихся о том, чтобы каждому гражданину Рима было привольно и комфортно. Мы — это те, кто на Форуме отстаивает права беднейших и…
Носилки тряхнуло на выбоине, и говорящий закашлялся, поперхнувшись словами, которые тут же подхватила Феминистия. Всю дорогу она поглядывала на Хромина, как бы говоря: ну, стишочки ты сочиняешь на лету, это правда. Но поглядим, что будет, когда языки наши войдут в боевое соприкосновение:
— И готовы вытащить из незаконно занятых помещений разбогатевшую на неправедных махинациях сволочь…
— Et sic est veritas![18] — осторожно согласился Пессимий.
Человек в плаще прокашлялся и со старчески брюзгливым выражением обратился к хозяйке паланкина:
— Да распни ты этого левого переднего, в самом деле! Он тебя так в кювет опрокинет когда-нибудь!
* * *
Блоки визжали, крюки коптилен скрипели, покачиваясь на почерневших от времени и дыма хомутах, петли издавали странные, томные попискивания, как будто где-то в закоулках рыбного рынка занималась любовью армия крыс. И всюду аромат свежей рыбы сливался с вонью от выгребных ям, где лежала рыба, не проданная вчера. Каждый вечер ее вывозили, но запаха все равно хватало.
Андрей с куда большим удовольствием оставался бы на рынке скотном, где бодрила только привычная атмосфера, нечто среднее между цирком, коровником и общественной уборной, но там карьера не сложилась. При виде рослого северянина, помогающего безъязыкому и безухому гнать отару по узкой улочке, смуглолицый перс воскликнул что-то совсем уже без латинских корней. Лейтенант ФСБ и не пытался угадывать отзвуки заученных на римском праве пословиц, уловив общую интонацию: «А это еще кто такой, кто это тут примазывается к моему овцеводческо-торговому бизнесу, молодой да ранний, в натуре не понял, где мой ухоотсекательный инвентарь?»