Немецкий был первым языком Бекки. Вторым был английский, третьим — итальянский, четвертым — французский, пятым — испанский; она изучала русский язык и умела ругаться по-польски и по-литовски. Она жила с матерью и бабушкой в скромном пансионе в самой небогатой части Мейда-Вейл, где ее мать работала иллюстратором скандальных журнальчиков и дешевых романов. Они жили в этом районе с тех самых пор, как были вынуждены эмигрировать из своей страны в Центральной Европе; Бекки тогда было только три года. На плаву их держали собственное трудолюбие и помощь местной эмигрантской среды — бедной, шумной, сварливой и отзывчивой общины разносторонне одаренных людей почти из всех стран Европы. Разговаривать на нескольких языках для Бекки было так же естественно, как самой зарабатывать себе на жизнь, и соединить две эти вещи было вполне разумно.
В то же самое время Бекки страдала из-за того, что ей казалось несправедливостью судьбы. И хотя у нее была неромантическая внешность — слишком пухлые, ежеминутно готовые вспыхнуть румянцем щеки, черные, блестевшие любопытством глаза и копна непослушных темных волос, — но ее мятежная душа жаждала романтики и приключений. Увы, единственным ее приключением был роман с мальчишкой из мясной лавки, случившийся, когда ей было двенадцать лет. Он уступил ей сигарету в обмен на поцелуй, прибавив, однако, что женщинам опасно курить, от этого они могут рехнуться. Они спрятались в кусты и стали курить попеременно, и Бекки стошнило прямо на его ботинки (и поделом! ). Но ей хотелось иного. Бекки мечтала о кортиках, пистолетах и бутылках рома, а вместо этого ей приходилось иметь дело с кофе, карандашами и неправильными глаголами.
Впрочем, она умела находить утешение и в глаголах. Бекки была совершенно зачарована тем, как работает язык, и, раз уж ей не довелось жить вольной птицей в сицилийских пещерах, она была готова с головой окунуться в изучение лингвистики и филологии в университете. Но это стоило денег. И девушке приходилось делать то же, что и многим ее соседям-эмигрантам: давать объявления, предлагая свои услуги в качестве наставницы в немецком и итальянском.
Долго ждать ответа ей не пришлось.
Хотя ответ был довольно необычным. Молодой джентльмен, настаивающий исключительно на английском языке как средстве общения (хотя Бекки и ее мать сразу поняли, что его родной язык — немецкий), приглашал ее в свой особняк на Черч-роуд, номер сорок три, в Сент-Джон-Вуде для ежедневных занятий с мисс Биван. Деньги он предлагал немалые, при этом он явно смущался и говорил тихо. Бекки с матерью провели немало часов, обсуждая своего будущего работодателя. Бекки была уверена, что он анархист; ее мама столь же уверенно стояла за его благородное, если не княжеское, происхождение.