Строганов попытался вставить фразу, что, мол, устраивая представления со зверями, он, как может, старается окупить затраты на науку, но шеф сделал энергичный жест руками, как бы отмахиваясь от возможных возражений:
— Знаю. Работаете в поте лица, экспериментируете, что-то внушаете дельфинам и тюленям, но научные исследования обходятся гораздо дороже. Не надо слов! Я как-никак руководитель проекта! Одно мое слово или даже шевеление губ, и прикроем ваш проект! Приказываю: слушайте и повинуйтесь! Надеюсь, вы согласны, что для того, чтобы ваши «опыты» не приостановили, нужно презренное злато! И много! Очень много!
— Совершенно верно, — согласился Сергей, чуть склонив голову, с видом человека, загнанного в угол.
— Вот видите, Сережа, вы не возражаете против этого тезиса. Значит, мы договорились о предстоящей поездке?
— О чем? — опешил Строганов. Он никак не мог взять в толк, куда ехать, зачем, с кем и главное — когда?
— Итак, мы пришли к выводу, что для развития науки предприятие должно зарабатывать валюту. Все эти вонючие баксы, фунты, евро и, конечно, наши рубли. Будем патриотами, оговоримся: наши замечательные деньги не пахнут.
— Будем их зарабатывать по мере сил, — согласился Сергей и зевнул, совершенно непроизвольно, не оттого, что скучно. Он просто не выспался, так как всю ночь он самозабвенно наслаждался прелестями грудастой длинноногой блондинки, которая будто бы невзначай подсела в кафе к его столику. Серж был трижды холостяк, «троеженец», можно сказать, ветеран, считающий своим долгом не пропускать мимо цыпочек, которые ходят на восхитительных ногах, виляют замечательной попкой, дышат полной грудью. А так как он был человеком слова, человеком долга, то усердно его и выполнял с завидным постоянством и рвением, имел тех, кто желает отыметься, тех, кто легко доступны, податливы и всегда готовы! Сережка взял ее вчера по полной программе. До зуда в конечностях и потертостей между ними.
Поэтому сейчас он нетерпеливо ерзал на стуле, ведь в номере служебной гостиницы «остывало» тело московской незнакомки. Вернее, и не московской вовсе, а южноукраинской. Да и блондинкой она оказалась крашеной. Но зато соблазнительное тело и страсть были самыми настоящими, ощутимыми. Умелая, веселая, беззаботная сиюминутная радость командировочного. Теперь это тело остывало, не в смысле, что охлаждался затраханный труп, а в смысле бездействовало без него, получив передышку в ожидании продолжения увеселения. Чего доброго, мотылек упорхнет, как мимолетное виденье. Хм... гений чистой красоты.