На ходу застегивая ширинку, Шепило спешил по тропинке КПП.
— Шепило, — негромко окликнул его Влад. Тот остановился. — Покурим? Потолковать надо.
Таможенник торопливо огляделся, шагнул под навес. Конфиденциальность сулила наживу. Был, конечно, риск нарваться на проверку, но кто не рискует, тот не работает на таможне.
— Ты взял деньги за недосмотр транспорта с металлом, а сам навел на нас рэкетиров. Или ты добровольно сдаешь своего информатора, или выпадаешь из обоймы, как отстрелянный патрон — по инвалидности тебе никто отстегивать не будет.
Шепило сделал круглые глаза и стал похож на министра, потерявшего портфель:
— Какого… информатора?.. Каких рэкетиров?!
Влад мертвой хваткой вцепился в воротник его кителя, притянул продажного таможенника к себе:
— Мы «пустышку» прогнали!! Первый раз на лапу берешь? — проговорил, дыша угрозой в раскрасневшееся лицо. — Кто тебе про скандий нашептал, сволочь?!
Шепило рванулся, попытался обеими руками сверху отбить захват, но Влад опередил его — встретил нырок ударом колена. Голова инспектора откинулась, каркас под шиферным навесом гулко вздрогнул. Можно было исправить положение, пригрозив разборкой по месту жительства, но двуличный инспектор выхватил вдруг длинноствольный пистолет, и теперь уже ничего, кроме радикальных мер, не оставалось: упредив выстрел, Влад рубанул инспектора пяткой в грудь, а когда тот упал, провел серию добивающих ударов по печени.
Двенадцатизарядный «Майами» он подбирать не стал, рванул через кусты вдоль пакгауза — туда, в хвост колонны, пригибаясь и стараясь не попадать в перекрестья включенных фар.
Круги улеглись, и серая, как вечер, поверхность Березины словно остекленела. Шалый, чувствуя, как рвется пористая ткань легких, в последний раз ухватился пятерней за водоросли, подтянулся к мостовой опоре. «Конец… конец… конец…» — пульсировало в голове. Знал: один всплеск, один шумный вдох — и тот что с проворством каскадера выскочил из кабины «Урала» перед самым мостом, пристрелит. Он где-то здесь, на берегу, всматривается в марево сумерек, вслушивается в каждый шорох. Там, на дне, остались семеро; по расчету палачей должно было быть восемь и ни человеком меньше — свидетелей они не оставят.
Шалый медленно, придерживаясь за опору, вынырнул. Хватил широко раскрытым ртом воздух, потом снова и снова, радостно убеждаясь, что на ближнем берегу никого нет, и снова можно дышать, плыть, жить. Минуты через три он ощутил боль в простреленной икре; рот все время наполнялся кровью: языком пересчитал зубы — не хватало как минимум двух. Тело слабело от потери крови. Нужно было выплывать как можно скорее, пока не подъехала какая-нибудь машина и не обнаружила сломанных перил, пока не иссякли силы.