Сгораю, словно факел, страдаю много дней…
Сказать по ком, ребята? Конечно же, по ней!
Это Знойненлибен!
Занна Знойненлибен!
После третьего куплета и припева Коля, не мудрствуя лукаво, снова пропел кусочек про то, что «ночь пройдет, пройдет пора ненастная, солнце взойдет».
Воцарилась тишина.
А через пять секунд ее нарушил шорох раскручивающихся шестнадцати веревочных лестниц. Потом на певца посыпался рой цветов. На балконе стояли великосветские львицы и рукоплескали.
— Ни хрена себе, аншлаг, — офигел Николас Могучий.
Он вскарабкался по одной из лестниц. Преподнес Занне букет. Извинился перед остальными, что не запасся на весь бомонд.
— А теперь, прелестные дамы, позвольте мне удалиться, — сказал Коля, обводя взглядом восторженных дворянок. — Боюсь, что мы с вами торопим события.
— Счастливо! Удачи послезавтра! Победы над Шроттмахером! Николас, вы душка! — заверещали ему вслед только что обретенные поклонницы.
Парень начал спуск, и тут до него донесся тихий голос какой-то дамы: «Бедный мальчик, такой молодой и талантливый… И так рано погибнет в дурацком поединке с этим чудовищем…»
Пальцы Колиных рук непроизвольно разжались, и рыцарь рухнул к ногам Кобылки. Было больно, особенно руке, на которую он неудачно оперся при падении. Парень, по-стариковски кряхтя, залез на лошадь. Поехал к Всезнайгелю.
Сутки непосредственно перед боем солдат запомнил плохо. Тяжко было на сердце, а тут еще и вывихнутая кисть болела. Весь день к нему шли незнакомые люди, желали победы, пытались ободрить. Вечером Тилль Всезнайгель подлечил ушибы да вывих.
Посидели втроем: Коля, Тилль и Катринель. Девушка и мудрец слегка подняли боевой дух солдата.
— Желаю тебе удачи, — проговорила принцесса. — И верю, что ты победишь…
Она поцеловала его в щеку. Коля зажмурился, слушая удаляющийся шелест платья.
— Спокойной ночи, Николас, — сказал Всезнайгель. — Позволь мне уйти без поцелуя.
Новоиспеченный барон лег в постель и мгновенно уснул: Хайнц напоил его чаем со специальной травкой из коллекции придворного колдуна.
…Невыносимо ярко светило солнце. Гремели трубы. Легкий ветер ласкал напряженные лица людей, сидящих на трибунах вокруг турнирной площади.
Рядовой Лавочкин, облаченный в тридцатикилограммовый комплект рыцаря, чувствовал себя старой парализованной черепахой. Особенно мешал глухой шлем с узкими прорезями для глаз. Четверо слуг, кряхтя, водрузили бойца на закованного в броню коня-тяжеловоза и вложили в руки щит и тяжеленное тупое копье. Копье тут же воткнулось передним концом в землю. Кисть отозвалась сильнейшей болью.