«Как бы мне вместо той бомбы не хряпнуться», — трусовато подумал Дубовых, прижимаясь к ведьме.
Хельге нравилось, что товарищ прапорщик так крепко ее обнимает. Словно давая понять: я с тобой, дорогая. И чем крепче жался к ней Палваныч, тем сильнее она разгоняла метлу. А чем бойчее мелькали фрагменты ландшафта, тем сильнее пугался прапорщик…
Если бы позволяли законы физики, метлолетчики преодолели бы сначала звуковой, потом световой барьер, но, к счастью Палваныча, обошлось. Однако когда Дубовых заметил, что их транспортное средство шутя обогнало голубя, он ужаснулся: «Ектыш! Как висячего сделали!!!»
Выдержав четверть часа, прапорщик взмолился:
— Хельгуша, давай передохнем!
Ведьма, не снижая скорости, пошла на посадку. Все-таки желание понравиться — ужасная вещь. Лихо маневрируя, Страхолюдлих правила между деревьями, отворачивая в самый последний момент. Наконец метла зависла в метре от земли.
Палваныч кулем свалился на лужайку.
— Понравилось? — с благородным кокетством спросила графиня.
— Очень, — выдохнул стоящий на четвереньках прапорщик. — На твоем самолете есть гигиенические пакеты?
— Зачем?
— А, отставить, может, так обойдусь…
Дубовых думал:
«Ну, блин, карикатура… Пятнадцать минут страха — и ты хрен знает где! А как бы здорово смотрелись в наших рядах метлострелковые подразделения. Да, автоматчики на метлах!»
Отдышавшись, он поинтересовался:
— В какой стороне Наменлос?
Хельга показала.
— Ну, пойдем, что ли? — прапорщик нетвердо зашагал в глубь леса.
— Может, полетим?
— Нет, Хельгуша. Позже.
Шли молча.
Палваныч мысленно уговаривал себя сесть на метлу. Он почти преодолел страх, но тут под ногами что-то тренькнуло, и Палваныч с Хельгой взмыли вверх, запутавшись в сетке, сплетенной из крепких толстых веревок. Повисли, раскачиваясь метрах в трех над землей. Классическая ловушка на человека.
— Что за карикатура?! — недоумевал прапорщик, пытаясь вынуть нож из мешка.
Увязшая в сетке Страхолюдлих молча призывала бедствия на тех, кто поставил капкан.
Из-за деревьев бесшумно выступили охотники — два здоровенных лохматых мужика в грязных лохмотьях.
— Гы, — осклабился один, демонстрируя миру щербатую улыбку. — Еда!
— Угу, — обрадовался второй, с копьем в руке.
— Чур, я ем бабу.
— Нет, бабу ем я.
— Нет, ты ешь мужика.
— Нет, мужика ешь ты.
— Я не ем мужика, я ем бабу.
— Ты не ешь бабу, ты ешь мужика.
— Мужика ешь ты, а я…
— Эй, отставить! — гаркнул из сетчатой авоськи прапорщик.
— Чего это он? — щербатый задрал голову, щурясь на солнце.
— Кричит… — ответил копьеносец.
— Гы… К тебе в суп просится.
— Не, к тебе.