Потом вышел из комнатушки и запер дверь.
Спустившись в трактир, заказал обед. Принесли вареную репу, сыр и квас.
Палваныч не был гурманом-привередой, то есть поглощал все съедобное в любых количествах. Он набросился на еду, словно тигр на косулю. В считанные минуты все было кончено. Прапорщик заказал еще стаканчик кваса, расплатился. Допив, вышел в город.
Пройдя несколько домов, увидел трех стариков, чинно сидящих на скамье в тени пышного каштанового дерева.
— Отцы! — обратился к ним Палваныч. — Кто бы мне подсказал сведения о Николасе Могучем?
— Это тебе, сынок, надо к Фридеру, портному. Николас у него жил, — шамкая, ответил средний. — Вон туда тебе идти. На окраину. Первый дом как раз его будет.
— Спасибо.
— А зачем он тебе? — спросил крайний старичок, постоянно держащий ладонь возле уха.
— Сын он мой, вот зачем.
— Кто?! Фридер?!
— Ага, он самый, старый ты Хейердал, — тихо пробормотал прапорщик, уже шагая к окраине городка.
На доме Фридера, к немалому облегчению Палваныча, не было мемориальной доски «Здесь жил и уклонялся от службы Николас Могучий».
Прапорщик постучал в дверь. Никто не открыл. Постучал еще раз. Молчок.
«Ушел куда-то», — решил визитер и сел на завалинку дожидаться хозяина.
Примерно через час дверь открылась, и на крыльцо вышел Фридер.
— Вот, блин, оперный театр! — хлопнул себя по колену Палваныч. — Я ему стучу, стучу, жду его тут, жду, а он, блин, дома!
— Здравствуйте, господин хороший, — старик прищурился, профессионально оценивая визитера. — Что-то мы не знакомы. А еще, я вижу, вы одеты один в один как Николас Могучий!
— Привет, папаша, — прапорщик встал с завалинки. — Я ищу Николаса. Я его отец.
— Правда?! Вот так радость! Заходите же скорей, гость вы мой желаннейший! О сыночке вашем поговорим, бражки хлебнем.
— Бражка — это хорошо… — неуверенно протянул Дубовых.
Они долго беседовали со стариком, усидев изрядное количество терновой браги. Бурда была слабенькой, оттого закаленные мозги Палваныча почти не замутились, а вот Фридера развезло. Но до того, как задремать прямо на столе, он успел рассказать о местных похождениях Коли Лавочкина и о том, что герой отправился в столицу к мудрецу Тиллю Всезнайгелю.
Палваныч прихватил пару резных канделябров, сунул в мешок. Вздохнул печально и побрел на постоялый двор.
«Эх, кабы сразу знать, что в Лохенберге есть такой Фридер!.. — казнил себя прапорщик. — И пятерку бы сэкономил, и добыл бы чего-нибудь посерьезнее. Прямо в телегу бы и загрузил…»
Мужик заперся в снятой комнатушке и лег спать.
Приснился ему как наяву кабинет полковника. И стол, Сталина помнящий. И портрет президента, из глянцевого журнала вырезанный да в раму старательным рядовым помещенный. И шкаф с неизменно полным штофом, рюмками и горами поощрительных бумаг. Обшарпанные стены. Пол, устланный неучтенным линолеумом… Все такое родное, знакомое…