– Не говорите так. И слово «шалость» здесь неуместно. Я знаю совершенно определенно, что матери ничего не было известно. Иначе этим оружием она пользовалась бы много лет. Уж поверьте мне. – Ей не хотелось раскрывать перед Шаннон интимные стороны жизни родителей, но она чувствовала, что должна это сделать, чтобы защитить отца. Поэтому сказала: – Никогда, никогда я не видела у них маломальского проявления любви друг к другу. Хотя бы интереса, внимания. Только обязанности. А за этим – полное отчуждение, пренебрежение, если не отвращение.
Шаннон не очень хотелось слушать эти откровения, они были ей неприятны, хотя, чего греха таить, любопытны.
– Но почему они не разошлись? – спросила она с удивлением.
– Ох, это все очень сложно, – ответила Брианна, наморщив лоб. – Церковь. Дети. Условности нашей жизни. Вам, американке, трудно представить. Честно говоря, неприязнь моей матери к отцу можно понять. Он никогда не умел зарабатывать деньги, не умел сохранить их, если вдруг появлялись. А для нее деньги значили и значат очень много. А главное, наверно… Она в молодости хорошо пела, ей светило будущее певицы, и вот тогда, на свою беду, так она считает, она его встретила. И в мыслях она не имела поселиться в глуши, в фермерском доме. Но, как бы это сказать… между ними пробежала искра. Вспыхнуло пламя. Недолгое. В этом пламени родилась Мегги.
– Понимаю, – задумчиво сказала Шаннон. Оказывается, с некоторым изумлением подумала она, между мной и Мегги куда больше общего, чем я могла предположить. Во всяком случае, в вопросе, связанном с рождением. – Насколько могу судить, – проговорила она, – ваш отец довольно легкомысленно относился к своим половым связям и к рождению – детей.
Ее удивил гневный блеск в глазах Брианны и ее резкий тон.
– Не смейте так судить о моем отце! О нашем отце! Даже у вас нет права говорить такое о нем – ведь вы его ни минуты не знали. Он был человеком огромной доброты и широкого сердца. Больше двадцати лет он наступал себе на горло, забывая о себе самом, о своих надеждах. И все это ради детей. Как он любил Мегги! Мало кто из отцов мог так любить! А мать не любила за это их обоих. Если она и ложилась с ним в постель, то лишь для того, чтобы исполнить свой долг перед богом – родить еще одного ребенка. Не в грехе, не до брака – как первого. Как же холодна была их постель!
– Вы не можете знать о том, что было до вашего рождения.
– Прекрасно знаю. Мать сама говорила об этом. Я стала епитимьей (Епитимья – наказание, налагаемое церковью (в православии и католицизме) за греховные мысли и поведение.)