— Нет, — ответил Пятьсот девятый.
— Ты что-нибудь в этом понимаешь?
— Да.
— Бог мой. — У Розена передернулось лицо. И он вдруг разрыдался.
Пятьсот девятый продолжал прислушиваться.
— Если изменится направление ветра, слышно будет еще лучше.
— Как ты думаешь, это далеко отсюда? — спросил Бухер.
— Точно не скажу. Километров пятьдесят. Шестьдесят. Не больше.
— Пятьдесят километров. Это ведь недалеко.
— Нет. Это недалеко.
— У них, видимо, есть танки. Все может произойти быстро. Если они прорвутся, как ты думаешь, сколько им потребуется дней… может, всего один день… — Бухер осекся.
— Один день? — повторил Лебенталь. — Что ты на это скажешь? Один день?
— Если они прорвутся. Вчера еще ничего не было. А сегодня уже слышно. Завтра они могут приблизиться. Послезавтра или после-послезавтра…
— Не говори! Не говори это! Не своди людей с ума! — вдруг воскликнул Лебенталь.
— Это возможно, Лео, — проговорил Пятьсот девятый.
— Нет! — Лебенталь хлопнул ладонями по лбу.
— Что ты имеешь в виду, Пятьсот девятый? — у Бухера было мертвенно-бледное взволнованное лицо. — Послезавтра? Или через сколько еще дней?
— Дни! — вскрикнул Лебенталь и опустил руки. — Как теперь может идти счет на дни? — бормотал он. — Годы, целая вечность, а теперь вы сразу заговорили о днях, днях! Не врите! — Он подошел ближе. — Не врите! — прошептал он. — Я прошу вас, не врите!
— Кто будет в таком деле врать?
Пятьсот девятый обернулся. Сзади вплотную к нему стоял Гольдштейн. Он улыбался.
— Я тоже слышу, — проговорил он. Его зрачки расширялись и расширялись, становясь все более черными. Улыбаясь, он поднимал руки и ноги, словно желая пуститься в пляс, но вдруг улыбка исчезла с его лица, и он повалился ничком.
— Это обморок, — сказал Лебенталь. — Расстегните ему куртку, а я схожу за водой. В сточном желобе еще должно что-то остаться.
Бухер, Зульцбахер, Розен и Пятьсот девятый перевернули Гольдштейна на спину.
— Может, сходить за Бергером? — спросил Бухер. — Он в состоянии сам подняться?
— Подожди. — Пятьсот девятый вплотную наклонился над Гольдштейном. Он расстегнул ему куртку и пояс.
Появился Бергер. Лебенталь все ему рассказал.
— Тебе надо быть на своей кровати, — сказал Пятьсот девятый.
Бергер опустился перед Гольдштейном на колени и стал его прослушивать. Это длилось недолго.
— Он мертв, — объявил Бергер. — Скорее всего паралич сердца. Этого давно надо было ожидать. Они довели его до того, что сердце не выдержало.
— Он еще услышал, — проговорил Бухер. — И это главное. Он еще услышал.
— Что?
Пятьсот девятый положил руку на узкие плечи Бергера,