— Эфраим, — сказал он спокойно. — Я думаю, пора об этом сказать.
— О чем?
Бергер поднял глаза. Вдруг Пятьсот девятый почувствовал, что ему трудно говорить.
— Они… — проговорил он, осекся и показал рукой па горизонт. — Они идут, Эфраим. Их уже слышно. — Он окинул взглядом кусты, примыкающие к ограждению из колючей проволоки, и сторожевые башни с пулеметами, которые плавали в молочном тумане. — Они уже на подходе, Эфраим.
В полдень ветер переменился и грохотание немного усилилось. Оно напоминало далекий электрический контакт, перетекавший в тысячи отдельных сердец. Бараки охватило беспокойство. Только несколько трудовых коммандос отправилось из лагеря. Повсюду липа узников прижимались к окнам. Вновь и вновь в дверях появлялись изможденные фигуры с вытянутыми шеями.
— Ну как, уже приблизились?
— Да. Кажется, гул нарастает.
В сапожной мастерской работали молча. Специально выделенные дежурные следили за тем, чтобы не было лишних разговоров. Надзиратели-эсэсовцы были на месте. Ножи разрезали кожу, отсекали потрескавшиеся кусочки, и многие руки держали их не так, как прежде. Не как орудие труда, а как оружие. То один, то другой взгляд падал на специально выделенных дежурных, эсэсовцев, револьверы и легкий пулемет, которого еще вчера здесь не было. Несмотря на бдительность надзирателей, каждый работавший в мастерской был в курсе дела. Каждый раз, когда ссыпали и оттаскивали полные корзины с кожными обрезками, по рядам не встававших с места прокатывалась принесенная грузчиками из-за стен мастерской весть о том, что снаружи: гул все еще слышен. Он не смолкал.
Охранников внешних трудовых коммандос было в два раза больше обычного. Они шагали колоннами вокруг города и потом с запада направлялись в старый квартал, где находился рынок. Охранники очень нервничали. Они кричали и командовали без видимой на то причины; заключенные маршировали четким строем. До сих пор они убирали развалины только в новых кварталах города; теперь впервые были допущены во внутренние районы старого города. Они увидели сгоревшие кварталы, где стояли построенные еще в середине века деревянные дома. От них почти ничего не осталось. Они видели это и проходили колоннами сквозь развалины, а остатки жителей останавливались или отворачивали от них взгляд. Маршируя по улицам, заключенные уже не чувствовали себя только пленными. Каким-то странным образом они, не воюя, одержали победу, и годы плена казались им уже не годами безоружного поражения, а годами борьбы. Главное, что они остались в живых.
Они приблизились к рыночной площади. Здание ратуши было полностью разрушено. Для уборки мусора им раздали кирки и лопаты. И вот они приступили к работе.