— Если догонишь. У них все оконь, а у тебя? С десятком воевать кинешься?
— А хоть и с десятком! Тебе-то что? Мне или приказ выполнить, или голову сложить. Понял, как оно?
— Тьфу на тебя! А на дурня не похож. С первого взгляда.
Лабон неприязненно глянул на кривобокого растрепанного трейга, отчаянно пытающегося держать фасон в крайне неприятной для него ситуации.
— Не боись, сухорукий, я перво-наперво постараюсь приказ исполнить. Голову сложить — мне не к спеху.
— Командир, командир! — сдавленным голосом прокричал с дерева наблюдатель. — Заметушились что-то!
— А ну, Жердяй, подсади! — Лабон повернулся к высокому петельщику, переминающемуся с ноги на ногу в двух шагах от них. Оперся на подставленные ладони коленом, толкнулся. Подброшенный рывком, полусотенник взлетел на нижний сук, умостился поудобнее и глянул за реку.
Со стороны деревеньки с дурацким названием Щучий Плес к броду двигались четыре груженные всякой всячиной телеги.
— Ну что? Пошли? — нетерпеливо проскулил снизу Бургас. Его-то на дерево никто не подсаживал. Что толку? Всё равно сверзится.
— А, не лезь пока! — Петельщик пристально всматривался в приближающиеся повозки.
Казалось, радоваться надо! Вот она, долгожданная схватка! Да только повода для радости никакого.
Не походной колонной шли повозки лесных молодцев. Веером разворачивались, как клинья рыцарской конницы на поле битвы. И двигались вроде сами по себе. По крайней мере, запряженных коней видно нигде не было. Матерый волк Лабон сразу догадался — веселины решили не рисковать жизнями скакунов и толкают телеги руками.
Позади груженых возов, низко пригибаясь, тут и там перебегали человеческие фигурки. Не десяток и не два.
Вот повозки коснулись колесами раскисшей земли на левом берегу безымянной реки и тут же развернулись к лесу боком. Лабон сумел рассмотреть заполнявший их груз — вязанки хвороста, старые, топорщащиеся сухой лозой корзины, драные мешки, набитые не иначе соломой.
«Что ж там за трейг такой к ним попал? Видно, что не новичок на войне. Да и Валлан со жрецом кого ни попадя не испугаются, а они боялись. Лопни мои глаза, боялись. Потому и голову его затребовали».
Между повозками замелькали прикрывающиеся круглыми щитами люди, а над кучами барахла появились верхушки луков. Мощных, веселинских. Такие ни в чем не уступают трейговским, которыми вооружены два десятка приданных гвардейцам лучников.
— Смотри, Рогоз, во все глаза, — скомандовал полусотенник. — Что увидишь — кричи!
А сам ужом соскользнул по стволу и побежал к своим.
Чего греха таить, положение создалось аховое. Из лесу не выйдешь — опушка под прицелом бородачей, которые надежно укрылись за возами, но готовы всадить стрелу в любую движущуюся мишень. Из подлеска стрелять глупо. Тонкие ветки, листва и прицел собьют, и стрелу отклонят. Можно попытаться дать залп из самострелов, их у петельщиков с полдюжины. Самострельным бельтам ветки нипочем… Дать-то залп можно. А что потом?