— Что произошло потом? — спросил Крагштейн.
— Я похоронил его той же ночью.
— Где?
— В Булонском лесу. И тогда же у меня в голове созрел план, — он искоса глянул на короля. Я по-прежнему воспринимал его как короля. — Я вспомнил, что они очень похожи. И никто не видел короля пять лет, что он провел в монастыре. За эти годы, от шестнадцати до двадцати одного, человек может сильно измениться. Все документы были у меня.
Стоило рискнуть.
— И сейчас стоит, — добавил Крагштейн.
Скейлз воззрился на него. Глаза его ожили. Он молчал, но на его лице застыл вопрос.
Крагштейн утвердительно кивнул.
— Никто из сотрудников нефтяных компаний не видел настоящего короля?
— Если только ребенком, а взрослым — нет.
— И вы уверены, что никто ничего не знает?
— Уверен. Да и кто может знать? Готар заподозрил неладное. Причина тому — наша небольшая оплошность. Поэтому мы послали ему телеграмму с просьбой приехать на квартиру Маккоркла. От имени Падильо, — он заговорил быстрее, наверное, надеясь, что признание облегчит его душу. — Прибыв туда, мы сказали, что тоже получили аналогичную телеграмму. Я показал ее ему, телеграмму мы сами послали на собственный адрес... и он... — Скейлз одарил короля долгим взглядом. — Он зашел Готару за спину и задушил гарротой. Этим я рассчитывал все окончательно запутать.
— Неплохо, — кивнул Крагштейн. — Весьма неплохо. А как обстоит дело с деньгами?
Скейлз пожал плечами.
— Погибший брат короля обо всем позаботился. Как только подписываются все необходимые документы, нефтяные компании переводят пять миллионов долларов на счет короля в швейцарском банке.
— Счет, зашифрованный цифрами?
— Естественно.
— На это уйдет два дня, — раздумчиво протянул Крагштейн.
— На что? — переспросил Скейлз.
— На получение денег, — пояснил Крагштейн.
— Ты собираешься довести дело до конца, не так ли? — спросил его Падильо.
Крагштейн усмехнулся в бороду.
— Естественно. Изменятся лишь условия нашего договора.
— В каком смысле? — Скейлз не отрывал от него глаз.
— Вы получите не четыре с половиной, а один миллион. Согласны?
Скейлз колебался не больше секунды.
— Я согласен.
— А твой дружок? — Гитнер указал на короля.
— Спросите его, — Скейлз не захотел брать ответственность на себя.
Король поднял голову и посмотрел на Гитнера.
— Мне без разницы. И зачем я только послушал его? Зачем?
— Вам следовало лучше вжиться в роль, — вставил Падильо.
— А в чем он ошибся? — в голосе Крагштейна слышался неподдельный интерес.
— Молитвы и рыба. Король был ревностным католиком. Провел пять лет в монастыре. Помолившись, он не крестился. Думаю, он не знает, как это делается. В Нью-Йорке мы ели мясо в пятницу. Ел и он. Настоящий католик к мясу бы не притронулся.