Тому было вовсе не так смешно, как его маленькой спутнице. Они шли дальше, иногда Дженнет скользила слегка впереди, оборачиваясь к нему с каким-либо замечанием или очередным отрывком информации.
— Какого черта все-таки происходит? — недоумевал он. — Я схожу с ума? Или я на самом деле верю в фей, я, простой человек, в большинстве случаев прагматик?
Оставшись без матери с десяти лет, без отца — еще до своего рождения, Том обычно вынужден был сам разбираться с жизнью и всем, что она несет с собой. Конечно, у него был щедрый покровитель — то есть щедрый с финансовой точки зрения, — но со всеми травмами и стрессами взросления ему приходилось справляться в одиночку. Ему пришлось стать реалистом, а борьба с трудностями превратилась в его вторую натуру. Возможно, именно одиночество, да еще необходимость пробиться в жизни задушили в нем фантастические мечты и странные воспоминания; в течение всех этих лет они жили только где-то в подсознании. Но все-таки вовсе не цинизм заставлял его сомневаться во всем, что он увидел, услышал и узнал за последние несколько дней, потому что Киндред не был циником. Скорее, это трезвый голос разума призывал его мыслить рационально.
Тем не менее легкие проблески в памяти тоже отрицать не стоило, внезапные моментальные снимки — игры и беседы с крошечными человечками в лесу, человечками, походившими на людей, но все же сильно отличавшимися от них, — нелегко было отбросить в сторону. Но воспоминания выглядели именно моментальными снимками, отдельными кадрами, которым недоставало сути, потому что они оставались неполными, без начала и конца. Еще Том помнил сказки, которые ему рассказывала мать, истории о маленьких человечках, которые любили играть и танцевать. Они могли быть очень непослушными, но любили помогать «большим» людям в тяжелые для тех времена. Волшебные сказки о колдовстве и чуде, доброте и жестокости, магии и озорстве, печали и радости. Мальчику они всегда казались фантазиями; но сейчас он уже не был в этом так уверен, теперь он задавал себе вопрос, не являлись ли они правдивыми рассказами о другой жизни, которую Бетан близко знала, которую хотела разделить со своим маленьким сыном. «Нет, — сопротивлялся он. — Конечно нет, этого просто не могло быть. И все-таки...»
По мере того как они с Дженнет углублялись в лес, Том, вслушиваясь в ее легкий, певучий, со странной отдаленной хрипотцой голос, осознавал, что начинает видеть и чувствовать более ясно, чем когда-либо ранее. Краски леса, его запахи, частота его выдохов — да, лес дышал! — и даже вибрация деревьев, цветов, всякой растительности, каждой травинки и листочка — он мог чувствовать все это, он слышал, как оно поет гимн собственной жизненной силе. Это ошеломляло.