– Что я наделал?
Но тут же его так сильно затошнило, что заботы о матери, о неоплаченных долгах и собственном пропитании сразу забылись.
Еле-еле отработав свои шестнадцать часов, Хисматулла поплелся к себе в барак, голодный, проклиная все на свете. Но не успел пройти мимо кабака, как был подхвачен вчерашним усачом и еще парой знакомых товарищей.
– Смотрите, кто пришел! – закричал с соседнего стола Василий. – Наш петушок пришел! Как, паря, неужто из трезвенников в выпивохи подался?
– Ровняльщик сказал, если завтра не выйдешь, другого возьмут! – хмуро ответил Хисматулла.
– Уж не ты ли ему там наушничал? – при встал Василий, перестав смеяться.
– Кати, кати! – грозно мотнул головой усач. – Мы и сами с усами! Сиди, где сидел, у меня тут весь кабак – друзья да приятели, не трожь парня, тебе говорю, а тронешь – со мной дело поимеешь!
Василий недовольно уселся, видя, что никто не поддерживает его. Усач и Хисматулла сели и заказали водки. Время от времени, ожидая, когда хозяин принесет штоф, Хисматулла радостно оглядывался на Василия, его так и подмывало детское желание показать язык вчерашнему своему мучителю. Хозяин принес водку, и скоро Хисматулла был так же пьян, как вчера…
День за днем закрутились, как спицы в колесе. Каждый раз кто-то из старателей угощал, и Хисматулла метался от работы к кабаку, от кабака к работе, чувствуя, что ему уже не выпутаться из этого неразрывного круга. Однажды он встретил рядом с бараком конюха Зинатуллу. Поговорив, они собирались уже разойтись, как вдруг Зинатулла вспомнил:
– Эй, забыл тебе сказать, я ведь в Сакмаеве на той неделе побывал!
– Мать видел? Седенькая такая, маленькая, у бая служит?..
– Нет, матери твоей вроде не встречал, зато эту вашу сумасшедшую встретил, ах, кабы не тронулась, такая красивая девка была!
– Это ты о ком? – почти догадываясь, хрипло пробормотал Хисматулла.
– Да эта, жена Хажисултана, что от мужа сбежать хотела с каким-то русским! – не зная хорошенько, в чем дело, и не подозревая, какую рану он наносит парню, продолжал конюх. – Нафиса, что ли? Прямо жалко, идет по улице – и ничего перед собой не видит! Одна девка тронулась, другая без присмотру бегает, мальчонка, говорят, покалечился и из дома сбежал, отец помер, а мать в том месяце на сук в темноте напоролась и ослепла!
– Как, Фатхия ослепла? – вскрикнул Хисматулла.
– Уж не знаю, как там зовут ее… Па оба глаза ослепла, теперь хоть па персике води! Вот несчастье-то… Л мы все говорим – худо да плохо! Нам еще хорошо, а вот им-то уж точно плохо, хуже не бывает… Может, ко мне зайдешь? – улыбнулся Зинатулла.