– Прямо противно глядеть на то, как ты трясешься! Будто на небе, а не на земле живешь, своих законов не знаешь! На охоте никогда не был?
– Ну, был… При чем тут охота?
– Закон такой, неписаный: убьешь волчат – жди для себя беды. И тут такой: увидел краденое – молчи, а то и с твоей скотиной то же самое будет!
Туман рассеивался долго, поднимаясь от земли полупрозрачными клочьями и медленно всплывая вверх, к вершинам сосен. Внизу, в лощине он растекался голубоватым молоком, из него торчали лишь ветки кустарника, а травы вовсе не было видно.
Раскидали угли потухшего костра, вытащили завернутое в шкуру мясо, но не успели расположиться, отрезать по пресному кусочку, как в глубине леса послышался глухой топот, и бродяги закидали костер ветками, притаились за кустами.
Всадник вынырнул из тумана неожиданно, как из воды, и Кулсубай узнал его раньше, чем Нигматулла.
– Это же твой отец!.. Зови его к костру – пусть будет нашим гостем… Хажигали-агай!
– Молчи! – Нигматулла стиснул руку товарища. – Обойдемся без него… У него свои дела, у нас – свои…
Хажигали, хотя и не видел их за кустами, видимо, понял, что впереди кто-то есть, иначе лошадь не запрядала бы так ушами, не забеспокоилась. Он придержал поводья, вгляделся в глуби ну леса, потрогал свисавшие по обе стороны седла тяжелые мешки и свернул в сторону.
– Хитер, собака! – не то с осуждением, не то с восхищением сказал Нигматулла. – Мне вчера врал, что дранки поедет рубить, а сам какие-то мешки везет…
– Мало ты знаешь своего отца! – Кулсубай загадочно усмехнулся. – У него особый нюх на то, что плохо лежит… А уж если кому вздумает мстить, то берегись! Корову последнюю уведет со двора, зарежет, не пожалеет… А вот зачем ты пошел по его дорожке, скажи на милость!
– Говоришь так, будто сам святой. – Нигматулла злорадно расхохотался. – Смешно тебя слушать!.. Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву!..
– Мне уж деваться теперь некуда, а ты молодой и здоровый! – Лицо Кулсубая было задумчиво и серьезно. – Во мне это как зараза!.. Я в твои годы не то что украсть, а соврать людям боялся! И вот дожил – ни дома, ни родных и близких, ни черта! Хоть волком вой… Помирать буду – никто воды не даст…
– Ну до смерти тебе еще далеко! – по-прежнему посмеивался Нигматулла. – Накопишь де нег и за них все получишь – и Доброту и воду…
– Ничего ты не понимаешь, сосунок! – Кулсубай в сердцах махнул рукой. – Пойдем хоть глаза промоем, чтоб на людей походить!
Он спустился к берегу, опустился на корточки, зачерпнул пригоршней воду, плеснул в лицо и стал быстро до красноты растирать его, светлые капли застряли, как осколки стекла, и поблескивали в бровях и бороде. Нигматулла тоже присел на берегу, опустил пальцы в воду, но тут же выдернул и поднялся.