Офицер кивнул головой уряднику, и тот, щелкнув каблуками, выбежал за дверь.
– Ты что, всегда воруешь? – снова обернулся незнакомец к Султангали.
– Не-е, не всегда, – серьезно сказал мальчик, – я только у тех ворую, на кого отец покажет! И это не воровство называется, а вовсе да же месть за обиду! Мщу, понятно?
Хаким изумленно затряс головой:
– Когда я говорил тебе, чтоб ты воровал? Ты что, на отца пошел, за решетку меня хочешь? – От возмущения все лицо его покрылось красны ми пятнами, руки задрожали. – Может, амбар Алсынбая тоже я велел обчистить?! А?! Кто обо крал его балаган, кто?
– Ты, – невозмутимо ответил Султангали.
– Да падет гнев аллаха на твою голову, нечестивец! Пусть у тебя выпадут все волосы! Пусть у тебя отнимется язык! – запричитал Хаким, подымая руки к небу.
Собравшиеся в помещении односельчане зашумели.
– Тихо, тихо, разберемся, – сказал офицер, но никто не обращал на него внимания.
– Так вот почему у меня прошлым летом баран пропал! – крикнул кто-то. – Эх ты, Хаким, борода твоя скоро совсем белая будет, а ты такими делами занимаешься!
– Не трогал я твоего барана, клянусь аллахом! – с яростью обернулся к говорившему Хаким.
– Как же не трогал? Целых два дня сыты были, – снова заговорил Султангали.
Собравшиеся рассмеялись.
– Ты еще кости у Кэжэн закопал, помнишь? – посмотрел на отца Султангали. – И все заставлял нас ночью есть, чтоб соседи не видели!
– О аллах, за что ты наказал меня таким сыном? – снова запричитал Хаким, не замечая, что брызгает слюной на свою бородку и сидящего прямо перед ним офицера. – Пусть твое сердце засохнет и упадет, как сучок! Пусть твое собственное ребро заколет тебя изнутри!
– Эй ты, потише! – отодвигаясь в сторону, гневно крикнул офицер, и старик замолк.
Односельчане вразнобой загомонили:
– Верни мне моего барана, сосед!
– Ха-ха! Пойди к Кэжэн, раз он закопал там его кости, там небось уже целое стадо вы росло!
– Слушай, а это не ты, случайно, стащил позавчера платье моей жены, что она повесила на плетень сушиться?
Загит не смел поднять голову от стыда. Его уже оттерли в самый угол, никто не обращал внимания на мальчика, и он старался закрыть рукавом глаза, чтобы никто не видел его слез и красного лица. А Хаким все продолжал кричать, все больше сбиваясь с русского языка на башкирский и мешая слова:
– Ты мне не сын, ты ударил меня! Пусть та рука, которая сделала это, отвалится!
– Не говори неправды, – спокойно отвечал ему Султангали. – Это твоя жена тебя ударила за то, что ты не можешь прокормить ее детей!
– Врешь, проклятый, врешь! Зачем врешь? Знакум, моя малайка буклашка моя давал! – Хаким показал офицеру на свою голову. Офицер недоуменно пожал плечами. Хаким со злостью плюнул в сторону сына, достал из-под полы перетянутого лыком камзола небольшой сверток и, развернув его, положил на стол перед офицером: – Он как кусук, уся карапчит, щенок проклятый! Вот, смотри! Моя борода рвал…