- Но почему, - изумилась Катя, - мы не пойдем на улицу, где так много солнца, света, и есть можно с листа?
- А капелла, сударыня, а капелла! - ххекнул местный главарь.
- Как вы наивны, дитя мое...
- Нас давно ищут с собаками!
- Нужна строжайшая конспирация, - сверкнула глазами пожилая грузинка в цветастом платке. - Поэтому мы уж лучше посидим чуть-чуть здесь...
- Чем сидеть двадцать пять лет на Колыме без права переписки! - упоенно завопил Мишка. - Да!
- Усаживайтесь, усаживайтесь, - пригласил нас местный главарь. - Вот черносливовая наливка "Спотыкач" от псковских друзей. Не пейте местный "Спотыкач", - псст, это не то, - главарь изобразил на лице брезгливое снисхождение. - А вот псковский - это да...
- Но это не мужской напиток, - гордо сказала Александра Александровна. - Мне бы чего покрепче, позабористее.
- А вот, например, перцовка, - выхватила грузинка, - ух, забористая. И перчик внутри.
- Егор, покажи, как у вас на Урале, - потребовал Мишка.
У меня были планы на дальнейшую жизнь, я намерен был оставаться трезвым сколько возможно, но как-то независимо от рассудка мои руки быстренько налили полный стакан перцовки, и только когда она наполовину опрокинулась внутрь меня, я сообразил, что поступаю не в согласии со стратегией. Надежда была теперь только на закусь, - однако и местные, и наши будто с голодного города приехали. Даже Катя, божественное, небесное существо, незаметно тащила в ротик все новые кусочки и только облизывала губки.
- Чтоб не последний! - провозглашал Мишка, и крутился на голове. Веселися, дыборосс!
- Виват Дыбороссия! - откликались члены.
Надо сказать, что приходило все больше и больше народу, пока не набился полный сарай. Солнце сияло снаружи, у нас же царила темнота, еле прерываемая пыльной лампочкой, так что было и не видно: кто пришел, чего хотят. Впрочем, чего хотят, можно было угадать по повсеместному бульканью и блеску очей.
- А "Владимирский централ" кто-нибудь нам слабает? - наконец закричал Мишка. - Ну-ка, ну-ка!
Кто-то вылез на сцену и пошел мучить роялю. Голосовать никто и не думал, и я наконец принял решение: не дожидаясь темноты, отправиться по чистой глади Залива в Зеленогорск и там принять учение в голосовании выдемборцев, а потом, утром, приехать обратно - наверняка к этому времени у дыбороссов тоже дойдет до дела, и так я смогу проголосовать и там, и там. Одно было плохо: Катя все время на меня смотрела, улизнуть от нее было трудно. - "Еще поплывет за мной, - думал я, - с нее станется".
Незаметно, под надрывное блатное пение товарищей по партии, я выполз по гнилому полу к двери, открыл ее, выпрыгнул на солнышко и опять закрыл. Лес сверкал передо мною сосновыми стволами; вблизи, в костре, лежало огромное бревно, довольно-таки прямое, сухое и крепкое, почти не обгоревшее. Не теряя ни секунды, я подволок его к крыльцу, хрястнул на перила (они, конечно, сломались, да уж это издержки) и наглухо припер дверь снаружи под углом примерно сорок градусов к земле. Сдвинуть бревно с той стороны не было никакой возможности, а чтобы ломать дверь, нужна была политическая воля, судя по голосам, доносившимся изнутри сарая, ее уже ни в ком, кроме Кати, не оставалось.