Белов опомнился первым и бросился отнимать шпагу, а распаленный Алексей, который забыл, что у него в руках, решил, что ему хотят помешать объясниться с Котовым.
— Отойди, Александр! — крикнул он, отталкивая Белова.
Шпага заходила ходуном, со свистом разрубая воздух.
— Отдай, дуралей, — требовал Белов.
— Не отдам, — твердил Корсак, не понимая, что он должен отдать и судорожно вспоминая слова, которых требовал этикет: — За бесчинство ваше, сударь, я пришел требовать удовлетворения! — прокричал он, наконец.
— Какое бесчинство? Опомнись! — воскликнул Котов.
— Вы дали мне пощечину!
— Ты лжешь!
В этот момент Белов разжал белые от натуги Алешины пальцы, шпага взметнулась вверх и самым своим кончиком сорвала парик, украшавший голову учителя. Парик описал плавную траекторию и упал прямо в руки к Никите, который как раз кончил перевязывать носовым платком кровящую ладонь. Молодой князь поднял глаза и, увидев лысую, гладкую, как кувшин, голову и обалдевшее лицо Котова, громко, неприлично захохотал. Эхо рассыпалось по коридорам, как сыгранная на трубе гамма. И тут до понимания Алексея дошел призыв Белова, но он его по своему истолковал.
— И отдам! — крикнул он страстно. — Сполна отдам! Если не было вашей пощечины, то моя налицо… — И он наотмашь приложился к отвислой щеке да так, что рука потом ныла, как от тяжкой работы.
Котов успел только крикнуть: «У-ух»— и задом влетел в комнату. Александр быстро захлопнул дверь и, подхватив обомлевшего Корсака, понесся прочь по коридору. Никита повесил на ручку двери парик и, громко хохоча, бросился вслед за друзьями.
— Как при тебе шпага-то оказалась? — сердито спросил Александр, когда они, переводя дыхание, выскочили на улицу.
— Я из театра. — Только сейчас Алексей осознал, что совершил. — Теперь все, конец… в солдаты… или в Сибирь! Котов ведь решил, что я убивать его пришел. Почему вы меня не остановили?
— Перестань причитать, — все еще смеялся Оленев. — Посадят всех под арест, это точно. Всыпят. Но пусть это Федор делает. Ему это по чину положено. Но чтоб всякие штык-юнкеры руки распускали… Мразь! Доносчик!
— Хорошо ты его. — Белов тоже позволил себе улыбку. — Рожу теперь раздует пузырем. А как грохнуло, господа!
Они шли по улице, размахивая руками, припоминая новые
подробности и смешные детали. Сзади, горестно вздыхая, тащился Алексей.
— Такое и в помыслах представить страшно, — приговаривал он. — Вас посадят и выпустят, а со мной что будет?
— Не хнычь! — крикнул Оленев. — Ответ будем держать все вместе. Выше нос, гардемарины!
И они пошли в трактир обмыть пощечину.