– И все они тянутся к Киеву?
– Так, княжич, все они слушают Киев, ибо без него погибнут. Вот только вятичи, – он показал рукой на юго-восток, -дань платят не нам, а хозарам, да еще булгары по Итилю – они тоже вкупе с хозарами.
– Откуда же взялись хозары?– спрашивает княжич. Асмус задумывается.
– Там, над Итилем, – медленно отвечает он, – жили раньше наши люди, наши племена, а уж потом из земель полуденных пришли хозары. Не нашей они веры, чужого рода…
– Так нужно было их не пускать, бить.
– Не пускали, били, – отвечает Асмус, касаясь перебитой руки и вспоминая, должно быть, о давних ранах. – Да в землях наших было неспокойно, приходилось бороться с варягами. Сколько уж веков боремся против Византии, а хозары тем временем сели над Итилем, перерезали нам путь к морю, породнились, хотя сами иудеи, с императорами Византии – христианами, вот и должны мы платить им дань…
Святослав останавливает коня. Серыми своими глазами долго смотрит на восток, на синюю тучу, что плывет и плывет над горизонтом.
– И далеко до этих хозар? – спрашивает он. Останавливает коня и Асмус, смотрит на тучу.
– Вот этим полем, – медленно говорит он, – нужно ехать полный круг месяца, и тогда будет Итиль-река.
– А дальше, дальше?
– За Итиль-рекою, – продолжает Асмус, – будет Джурд-жанское, а по-нашему – Хвалынское море, за ним живут разные языки, – Вирменея, Персида, Ватр, Сирия, Мидия, Вавилон, Аравия, Индия, а там д'алеко-далеко, – хинцы…
Асмус прищуривает глаза, припоминает.
– А в полуденных землях, вон там, – указывает он рукой, -за нашим Русским морем, суть Ливия, Нумидия, Масурия, там Еюпет, Фива…
– А ты везде там бывал, дядька Асмус? Асмус глубоко вздыхает.
– Мир велик, княжич мой, – говорит он, – и одному человеку его не обойти. Да и что мир? Своя земля, свои языки и роды – их я, княжич, знаю и люблю.
Вечером они остановились в широком поле под высоким курганом, спутали коней, на склоне кургана положили седла и разостлали попоны, собрали хворосту, высекли огонь, разожгли костер.
Кто– то из дружинников достал из мешка кусок конины, нарезал ее тонкими ломтями, поджарил на кончике копья над костром и первый кусок подал княжичу.
Это была добрая трапеза – мясо пахло дымком и хрустело на зубах, пахнул дымком и хлеб, взятый с собою из Киева, а глоток крепкого меда из меха будил воспоминания и нес на своих крыльях в далекое прошлое и туманное будущее.
В степи было необычайно тихо, только где-то изредка бил перепел, порой издалека доносился отзвук топота диких коней, а потом приходила и стыла тишина – вечная, казалось, и все же неповторимая.