Сапфировая скрижаль (Синуэ) - страница 4

Мануэла поискала глазами старика, замеченного ею ранее на платформе. Он был тут. С гордо понятой головой. Спокойствие не покинуло его. Ей показалось, что на его губах играет отстраненная улыбка.

И снова она ощутила себя во власти эмоций. И снова подавила внутренний голос, кричавший, что ей следует немедленно отсюда уйти.

Мануэла прикрыла глаза, словно хотела повесить занавес между собой и разворачивающимся перед ней ужасом. А когда вновь их открыла, двое приговоренных были уже охвачены огнем. Первый умирал молча. Второй вопил, умолял и вырывался, причем с такой силой, что державшие его уже обуглившиеся веревки порвались. Он кинулся вниз с костра, как живой факел. К нему немедленно подскочили палачи, ухитрились связать ему ноги и снова швырнули в огонь. Несчастный пробыл там буквально мгновение и снова выскочил. На сей раз один из солдат просто оглушил его древком алебарды, и беднягу уже окончательно швырнули в пламя.

Вечерний воздух наполнил едкий запах. Вонь жирового выпота, смешанная с запахом пота и горящей плоти.

Следующим вместо людей в огонь полетело чучело и поместили гроб, на боку которого виднелось написанное большими буквами имя: Ана Карильо. Судя по всему, женщина накануне скончалась в тюрьме.

Не успели чучело и гроб загореться, как вперед выпихнули женщину лет шестидесяти, привязанную за шею к брусу. В отличие от предшественников ее не сразу швырнули в огонь. По своей высочайшей милости, а также потому, что она покаялась в грехах, квалификатор даровал ей смерть от удушения. Один из палачей наклонился к ней, и его пальцы сомкнулись у женщины на шее. Глаза ее вылезли из орбит, она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. Все тело задергалось в спазмах, и мочевой пузырь опорожнился под хохот толпы. Женщину с отвращением подняли с земли и водрузили на костер. Ее голова со страшной силой ударилась о сгнивший ящик с костями, который палачи почти в это же мгновение тоже кинули в огонь.

Мануэла услышала позади себя шепот:

— Говорят, это останки семнадцатилетней марранки, которые вчера выкопал тюремщик тайной тюрьмы.

— Вчера? Почему так рано? — хихикнул кто-то. — Боялись, что Моисей ее воскресит?

— Нет, дорогая, это на тот случай, если бы кости пришлось сушить или проветривать, чтобы убрать вонь.

— Вонь? Да эти люди воняют даже живыми.

Мануэла почувствовала, как к горлу подкатывает дурнота. На память пришли слова Талаверы: «Неужели вы до сих пор не поняли, что зрелище чужих страданий доставляет человеку ни с чем не сравнимое удовольствие?» Она закусила губу, чтобы не закричать.