— Это и есть конец света. И не учи меня, как ко всему этому относиться. Сейчас ты уйдешь отсюда и окажешься дома.
Ты завтра увидишь Аннабел, а я нет. Ты весь год будешь чувствовать себя превосходно, а когда ты завтра утром посмотришь в зеркало, ты не обнаружишь никаких изменений. А в моей жизни изменилось все. Так что не надо говорить мне, как мне воспринимать свое положение. Тебе этого не понять.
Алекс кричала на него, и Сэм поймал себя на том, что никогда не видел ее такой жалкой и такой злой.
— Я знаю. Но у тебя есть я, есть Аннабел, и ты так же красива, как и прежде. У тебя остается твоя работа и вообще все, что имеет ценность. Да, ты осталась без одной груди. Но ты могла попасть в аварию или родиться калекой. Ты не должна позволить этому разрушить твою душу. Ты не имеешь на это права.
— Я, черт возьми, имею право делать то, что я хочу. Оставь свои красивые слова.
— Тогда чего же ты от меня хочешь? — спросил вконец измученный Сэм, не зная, что сказать ей. Он не обладал способностью утешать; кроме того, он находился в таком месте и в такой ситуации, в которые он меньше всего на свете хотел бы попасть.
— Я хочу реальности, хочу симпатии. В последние две недели, когда я говорила тебе о том, что это может произойти, ты даже не слушал меня. Тебе не хотелось знать, как я себя чувствую, насколько я испугана тем, что меня ждало. Ты просто говорил банальности и вешал мне на уши лапшу. Да ты даже не соизволил появиться, когда врач рассказывал мне о моем диагнозе! Ты был на работе, проворачивал свои сделки, а потом поехал домой и смотрел этот идиотский ящик вместе с нашей дочерью, так что ты не имеешь морального права рассказывать мне, что я должна чувствовать. Да ты даже представить себе не можешь, что испытывает сейчас твоя жена!
— Ты права, — тихо сказал Сэм, пораженный ее злобой.
Она была обижена на всех, на все и на него, потому что изменить уже ничего было нельзя. — Я не знаю, что и сказать тебе, Ал. Я бы очень хотел, чтобы все было по-другому, но ты же знаешь, что это невозможно. И мне очень жаль, что я не приехал раньше.
— Мне тоже, — ответила она и снова начала плакать. Ей было так одиноко, так страшно. Она чувствовала себя совершенно беззащитной и беспомощной. — Что же будет? Как я смогу работать, быть твоей женой, воспитывать Аннабел?
— Тебе просто нужно делать то, что ты можешь делать, а все остальное пусть идет как идет. Хочешь, я позвоню тебе на работу?
— Нет. — Она жалобно взглянула на него. — Я сама позвоню в ближайшие несколько дней. Доктор Герман говорит, что во время химиотерапии я, возможно, смогу работать — все будет зависеть от того, как я буду себя чувствовать. Некоторые люди работают, но вряд ли среди них есть адвокаты. Может быть, я буду брать работу на дом.