— И все-таки ты пошла к нему. Я закрыла глаза, вспоминая.
— Да, я пошла к нему. Но разве не ирония судьбы, что празднование его помолвки проходило в гостинице моего дяди?
— И как же тебе удалось попасть туда?
— Я подкупила служанку, которую наняли родственники Уиндхэма на этот вечер, и заняла ее место.
— Он должен был попытаться избавиться от тебя.
— Он и пытался, — с горечью кивнула я.
— Да, на нем тоже лежит грех, девочка.
Я вздохнула, не сводя глаз с уголка возле камина.
— Его вина была только в том, что он позволил мне поверить, что я могу бороться за него, что у меня есть надежда победить. Он обещал мне эту ночь, поклялся, что не любит ее, и я ему поверила. Он дал мне слово, что найдет способ порвать с ней, расторгнуть помолвку. И на следующее утро уехал в Йорк именно с этой целью. Я не видела его несколько недель. Когда я узнала о его возвращении в Уолтхэмстоу, я ждала, уверенная, что он придет повидать меня. Но он не пришел…
— И вскоре тебя отправили в Менстон.
— Да, — ответила я тихо. — В то время, как он стоял у алтаря рядом с Джейн Блэнкеншип, за мной захлопнулись окованные железом двери Ройал-Оукса, лишив меня надежды на будущее.
— Но ведь ты здесь, девочка. Теперь ты вернулась домой…
— Ненадолго, — возразила я и почувствовала теплое прикосновение его руки. Закрыв глаза, я сказала: — Я вернулась за тем, что принадлежит мне. А потом я уеду.
Он поколебался, прежде чем ответить:
— Мэгги, здесь нет ничего, решительно ничего, принадлежащего тебе. Твой дядя ничего тебе не оставил.
— Я вернулась не за тряпками, не за деньгами, не за сувенирами на память.
— Посмотри на меня! — требовательно произнес Брэббс.
Я подняла глаза.
— Скажи мне, где ты остановилась?
— В Уолтхэмстоу.
— Боже мой!
— Он меня не помнит, — поспешила заверить его я.
— Это не мое дело. Но преступление…
— Преступление!
В порыве гнева я вскочила с места, сбросила его руку со своего плеча.
— Преступление, сэр? Преступление забрать у вора то, что в первую очередь принадлежит мне? Ребенок мой! Его отняли от моей груди и забрали от меня менее чем через сутки после его рождения!
— Мэгги, подумай о ребенке. Что ты можешь ему дать?
— Я его мать!
Я наступала на него, продолжая свою гневную отповедь:
— Я его мать! Разве я люблю его меньше оттого, что у меня нет дома? Оттого что я бедна? Необразованна? Разве это имеет отношение к тому, что я чувствую к нему? Он моя плоть и кровь…
— Но он еще и Уиндхэм!
Старик поднялся со стула.
— Скажи мне, девочка! Ты ведь видела их вместе: разве Николас любит его меньше, чем ты?
Я отвернулась, и горло мое свело судорожными рыданиями. У меня было такое ощущение, будто внутри у меня разверзлась огромная, ужасная рана, и меня затопило такой болью, гневом и печалью, какие я ощутила впервые после того, как меня заперли в этот злосчастный сумасшедший дом в Менстоне.