Он протянул загодя приготовленный чистый свиток, выставил чернила с пером.
— Давай пиши, — приказал он. — Эх, кожу дорогую на тебя изводить. Боком мне выйдет доброта моя. А, может, ну его к лешему…
— Что писать? — испугавшись, как бы парень не передумал, монах схватил перо.
Рыжий поднял взгляд к потолку, как бы задумавшись, и начал:
— Великому князю Ольгерду, от Евлампия-чернеца, с низким поклоном…
— Ольгерду? — ужаснулся монах.
— Да чего с тобой возиться, с дурнем таким? — в сердцах воскликнул Рыжий. — Плюнуть на тебя и выбирайся сам как знаешь…
— Великому князю Ольгерду… — тут же повторяя вслух, начал писать монах. — От Евлампия-чернеца, с низким поклоном.
— Третьего дня вернулся с рязанской стороны инок… — Рыжий запнулся. — Как звали инока-то?
— Хлыст, — ответил Евлампий.
— О, как! — удивился Рыжий. — Однако, странное для монаха имя… да ты пиши, пиши…
* * *
Чуть в стороне от владимирского тракта, в небольшом отдалении от суетной и шумной Москвы, расположился Богоявленский монастырь. Но и в этом спокойном месте он отгородился от мира стеной. Не простой городьбой — высотой и толщиной не уступала она стенам, что возводились вокруг княжеских или боярских дворов, а незаметные с первого взгляда, прикрытые мешковиной бойницы, превращали монастырь в настоящую твердыню. Не поленились соорудить вокруг обители и некое подобие рва.
За стенами теснилось множество низких, лишённых окон, избёнок, срубленных на четыре угла. Даже стоящие тут же среди них сараи выглядели куда пристойнее. Эти убогие жилища были монашескими кельями. Наряду с хижинами в монастыре возвели и настоящие хоромы. Там жили и трудились иерархи, там останавливались сановные гости, что в последнее время зачастили в обитель. Стояли церкви. Над всеми ними возвышался каменный храм, совсем недавно построенный московским боярином Протасием Вельяминовым. Всё это множество самых разнообразных построек превращало монастырский двор в маленький городок со своими улочками, закоулками и площадями.
Холодным зимним утром у ворот остановилась подвода. Укутанный в лисью шубу парень, переминаясь от холода с ноги на ногу, громко и настойчиво забарабанил кольцом по двери.
Из оконца высунулась заспанное лицо старика — привратного инока.
— Чего надо, прохожий? — спросил старик. — По делу, или приюта ищешь?
— Ни то, ни другое. Монаха нашёл в овраге, говорит ваш.
— Монаха? В овраге? — удивился привратник. — В такую-то стужу? Живой хоть?
— Ну, раз говорит, стало быть, живой, — ответил парень.
— Кто ж такой?
— Евлампием назвался.
Ворота, скрипнув, открылись. Привратник, заметно хромая, подошёл к подводе и заглянул под шкуру.