Через секунду Канарак вскочил на ноги, но было поздно: пистолет оказался в руке Осборна. Мимо, скрежетнув тормозами и просигналив, пронеслось такси. Больше на улице никого не было. Двое мужчин застыли на месте лицом друг к другу.
В широко раскрытых глазах Канарака не было страха — только решимость. Долгие годы тревоги позади. Больше не придется прятаться и бегать. Ему пришлось изменить имя, весь образ жизни. По-своему он был незлым человеком, любил жену, с радостью ждал рождения ребенка. Он надеялся, что прошлое навсегда ушло, хоть в глубине души знал: рано или поздно оно его настигнет. Враг был слишком опытен, вездесущ, многолик.
Да и сколько можно жить, вздрагивая от каждого пристального взгляда, от звука шагов за спиной, от стука в дверь. А чего ему стоила сцена расставания с Мишель! Он сделал все, что мог. Профессиональных навыков не утратил, эпизод с Пакаром тому свидетельство. Но теперь всему конец, Канарак это понял. Мишель ушла, жизнь без нее ни к чему. Умереть будет легко.
— Ну, давай! — прошептал он. — Чего ты ждешь?
— Мне торопиться некуда, — сказал Осборн, пряча пистолет в карман.
После укола прошла целая минута. Канарак получил неполную дозу, но все же вполне достаточно. С каждой секундой он чувствовал себя все слабее и слабее. Стало трудно дышать, ноги подкашивались.
— Что со мной? — ошеломленно пробормотал он.
— Скоро узнаешь.
Полицейские упустили Осборна в Лувре.
Это ставило Лебрюна в затруднительное положение — нужно было либо вообще снимать с американца слежку, либо просить у начальства санкцию на выделение еще одного наряда. Конечно, инспектор рад был бы услужить Маквею, но грязные кроссовки казались ему недостаточно серьезным основанием для слежки. Тем более что доктор на следующий день улетал восвояси, о чем заранее предупредил полицию.
Нет, пытаться убеждать начальство в необходимости слежки за Осборном было бесполезно. Лебрюн решил перебросить людей на другие дела — например, повторный обыск в квартире Жана Пакара. Художница, сотрудница полиции, трудилась над портретом постаревшего Альберта Мерримэна.
Когда набросок был готов, художница принесла инспектору набросок портрета.
— Стало быть, так он должен выглядеть двадцать шесть лет спустя, — сказал Лебрюн, разглядывая портрет.
Художница была совсем молоденькая, с пухлым, улыбчивым личиком.
— Да, — кивнула она.
— А вы проконсультировались с нашим антропологом? — недоверчиво спросил инспектор. — Он объяснил бы вам, каких возрастных изменений следует ожидать.
— Я проконсультировалась.
— Значит, все точно?