В роли политического чудотворца и ясновидца во времена первой Думы при Николае выступал странник Антоний, появившийся в Царском Селе после Дарьи Осиповой, за ним при царском дворе появлялись все новые пилигримы и «кающиеся», у которых спрашивали «умных советов» в политических делах.
Несмотря на то что среди чудотворцев преобладали отечественные, довольно большую роль сыграл в свое время известный французский «маг» Папю, парижский врач-гинеколог Анкос. Впервые он появился в Петербурге в 1900 году, тогда его часто видели в обществе его друга Филиппа. В начале октября 1905 года Папю после продолжительного отсутствия снова был призван в российскую резиденцию, чтобы помочь государю в трудной ситуации в разгар революции. Царские советники не пришли тогда к единому мнению относительно дальнейшего курса правительства: согласиться ли с требованиями мятежников или же оказывать им твердое сопротивление. Вот в такое время Николай пригласил мага Папю, и он во время спиритического сеанса вызвал дух Александра Третьего, которому царь задал несколько вопросов. Полученные ответы сыграли не последнюю роль при принятии Николаем Вторым окончательного решения о подписании указа о Государственной думе.
* * * *
Но самым необычным явлением при царском дворе был «доктор тибетской медицины» Бадмаев, он удивительно сильно выделялся в толпе обычных магов и ясновидцев Царского Села.
Все остальные «юродивые», «маги», «целители» были необыкновенными людьми, только когда находились в состоянии «просветления», если на них нисходила «святая одержимость», и тем самым они достигали состояния сверхъестественной проницательности; в остальном же они ничем не были примечательны, в обычной жизни большинство их было слабоумными дурачками и калеками. Как только их приступ проходил, с них слетала «чудесная сила», пока на них снова не «снисходила благодать».
Способности же тибетского целителя Бадмаева были гораздо более высокого свойства: они не зависели от случайностей, сеансов, внушений или нездоровых припадков, они основывались на приобретенном в течение столетий «знании тайн», передававшейся из поколения в поколение «великой тибетской мудрости». У себя на родине, в Бурятии, Бадмаев был посвящен в таинства чудотворного врачевания и волшебства, и это давало ему возможность вовремя узнавать непостижимые повороты судьбы и управлять ими по своему желанию. При царском дворе он пользовался славой «мудреца с Востока», поэтому ему оказывали больше внимания и почтения, чем всем остальным «опытным» чудотворцам. Особой ценностью, по мнению царя, обладали политические советы и пророчества этого тибетца. Бадмаеву не нужно было вызывать дух Александра Третьего, когда речь шла о трудных государственных проблемах; он сам обладал большим политическим опытом и знанием мира, был самым лучшим образом знаком со всеми тонкостями азиатской дипломатии. В советах, данных им царю, так называемая магия соединялась с истинно дипломатическим мастерством, так как его взгляд безошибочно проникал в «суть вещей» и определял реальное практическое значение.