По мере того как я излагала все то, что считала достойным внимания, лицо следователя становилось все более и более тоскливым, а у господина Стукалина, наоборот, прояснялось и принимало весьма оживленное выражение.
Когда бесконечная мешанина из загадочных незнакомцев, пропавших ключей, криков, выстрелов, ночных погонь, мертвых девушек, сломанных кустов, неприятных поручиков и дружественных штабс-капитанов подходила к концу, я позволила себе сделать из изложенных фактов кое-какие выводы. Пусть их посчитают домыслами, но и фактов ведь слугам закона было предоставлено немало.
– У меня есть одна гипотеза. Очень странная, я бы даже сказала, невероятная.
– Госпожа Хорватова питает слабость к невероятным предположениям, – заметил агент Стукалин, обращаясь к следователю, причем трудно было понять – одобряет или осуждает сыщик подобную привычку.
– Так, может быть, вы поделитесь с нами хоть чем-нибудь из своих невероятных догадок, мадам? – осведомился судейский крючок с кислой, как позавчерашняя простокваша, улыбкой. Его мои домыслы, похоже, как раз занимали… – А то вы все крутите вокруг да около. Смелее! Нам долго растолковывать не надо.
– Не уверена, – откровенно ответила я. Следователь как-то не был похож на человека, хватающего крупицы информации на лету. – Вам, господа, например, пока не пришло в голову порасспросить поручика Кривицкого, что он делал среди ночи возле усадьбы, неподалеку от того места, где была наутро обнаружена убитая девушка? Мы с Анной Афанасьевной кинулись на крик, пытались поймать преступника, но тщетно. А через несколько минут Кривицкий сам вышел к нам из леса. Странно, что вас это не удивляет! Господин поручик утверждал, что прогуливался неподалеку (хотя для прогулок было уже поздновато), и примчался на крик и звук выстрела. Но тем не менее именно он оказался на опушке сразу же после того, как предполагаемый убийца сумел скрыться в лесу.
Я ненадолго замолчала, обдумывая то, что говорю, и пришла к выводу, что все вполне убедительно. Неужели слуги закона не прислушаются к моим словам? Надо, что-бы мои домыслы казались еще более доходчивыми…
– А что, если, убежав от меня, Кривицкий сделал небольшой крюк, а потом вернулся обратно, изображая, что он совершенно ни при чем? Но тем не менее сумел отвлечь нас от места, где лежала убитая барышня. Преступное намерение очевидно, господа.
– Но, может быть, поручик страдает бессонницей и действительно любит прогуливаться перед тем, как лечь спать? – перебил меня следователь. – Как-никак, он был контужен на фронте, а контуженые частенько отличаются определенными странностями. И вообще, сударыня, подозревать в преступлении офицера, боевого офицера, фронтовика хотелось бы менее всего. Позвольте заметить – вряд ли он рискнул бы появиться на месте совершения преступления, если бы и вправду был убийцей! Какое первое желание преступника? Отвести от себя подозрение! Скрыться! А вовсе не лезть на рожон.