В этот момент она была так же великолепна, как на экране. Потрясающая. Ослепительная. Тигрица, оберегающая свое дитя.
– Немного дальше по коридору есть маленькая кладовая, правда, без окон, но я распоряжусь, чтобы там поставили кровать.
– Спасибо.
Доктор, мрачно нахмурив брови, занялся Александром. Чем дольше мальчик не выйдет из комы, тем меньше надежд на то, что выздоровление пройдет без осложнений. Он поднял сначала одно, потом другое веко Александра, посветил в глаза крошечным фонариком. Зрачки не сокращались.
– Проверяйте рефлексы на свет каждые полчаса в течение всей ночи, – велел он старшей сестре, – и при любом изменении немедленно докладывайте мне.
Только когда в больнице стало тихо, и огни потушили, оставив лишь ночники, сиделка уговорила Валентину немного отдохнуть. Она неохотно поднялась. Лучше бы ей быть здесь, когда сын придет в себя. Она хотела видеть радостный взгляд, его знакомую улыбку, он ведь узнает мать.
Валентина лежала на узкой кровати и прислушивалась к шагам старшей медсестры, каждые полчаса входившей к Александру. Ждала, что вот-вот придут и скажут, что кризис миновал. Что Александр открыл глаза и спрашивает о ней.
Когда она проснулась, ничего не изменилось. Валентина спала в комбинации и сейчас, наспех одевшись, побежала в палату Александра. Рядом с ним сидела сестра. Лицо сына было таким же смертельно-бледным и застывшим, как накануне.
– О Боже, – пробормотала Валентина.
Она провела неподвижно несколько часов. Два доктора вошли в палату, обследовали Александра и о чем-то посовещались между собой с мрачными лицами.
– Что случилось? Почему он… – охнула Валентина, изнемогая от страха и усталости.
– Вероятно, от удара образовалась гематома, которая давит на мозг, – мягко ответил доктор. – Необходимо подготовить Александра к операции. Нужно удалить гематому, чтобы снять давление.
Валентина сидела в коридоре на маленьком стульчике. Здесь, в Новом Орлеане, никто не мог ей ни помочь, ни хотя бы утешить. Лейла далеко, в Лос-Анджелесе, а Саттон в Лондоне. У нее никого не осталось. Она была такой же бесконечно одинокой, как в детстве.
Двери распахнулись, и двое санитаров вывезли на каталке Александра. Валентина немедленно вскочила и хотела коснуться лица сына, но медсестра осторожно перехватила ее руку. Каталку подтолкнули к операционной. Валентина снова села и приготовилась к долгому ожиданию.
Прошло три часа, прежде чем вновь послышался шорох шин. Валентину не допустили в палату. Доктор увел ее, и она успела увидеть только, как изо рта сына торчит что-то черное и блестящее.