Разливая остатки второй бутылки, хан Акмаль заметил, что он форсирует события в ущерб себе, ташкентский гость пить умел и ел на зависть, а у него самого сегодня аппетита не было, да и злоба непонятная душила, и он чувствовал, как пьянеет, упускает инициативу разговора, хотя пить умел и редко кто перепивал его. Следовало сделать перерыв: выйти на воздух, собраться с мыслями, ведь разговора по существу еще не было, считай, разминка, проба сил, и первый раунд он начисто проиграл.
Поэтому он сказал вдруг весело:
– Давайте, Сухроб-джан, я покажу вам ночной парк, погуляем по его аллеям, у меня такие редкие деревья и кустарники растут, Ташкентский ботанический сад позавидует. Кто знает мою слабость, дарит мне саженцы экзотических, реликтовых пород деревьев, кустов, цветов. Знайте и вы путь к моему сердцу, вы ведь тоже в интересных местах отдыхаете – в Гаграх и Цхалтубо, Форосе и Ялте. А пока мы погуляем, девочки обновят дастархан, проветрят комнату, а повара опустят, в котел рис. Что бы мы ни ели, чем ни закусывали, все равно царь узбекского стола – плов, а в Аксае его готовить умеют, хотя вы, господа ташкентцы, думаете, что все самое лучшее только у вас.
– Нет, что вы, я так не думаю, особенно после вашего тандыр-кебаба и лепешек с джиззой, и девушки у вас красавицы, наверное, у нас таких и в знаменитом хореографическом ансамбле «Бахор» не сыскать, – польстил откровенно Сенатор хозяину и девушкам. Прямая лесть попала в точку, она, видимо, была милее и привычнее хозяину загородного дома.
– Молодец, спасибо, что оценил. Сразу видно, человек со вкусом, а то приедет иной лапотник, все нос воротит, это ему не так, это не нравится. Пойдем, Сухроб, дорогой, подышим у кустов можжевельника, это, говорят, жизнь продлевает, если мы коньяком ее сократили, то сейчас восстановим в полном объеме. Если бы мы не пили, не курили, сколько лет могли прожить, проводя вечера рядом со священным можжевельником и в окружении любимых лошадей.
Гость знал еще одну страсть аксайского хана, тот порою ночи напролет проводил в конюшне рядом с загоном любимого жеребца Самана. Кто-то прочно внушил ему, как и теорию о трех китах, что тот, кто подолгу общается с лошадьми, ест конину, проживет долго, отсюда маниакальное влечение к скакунам, к постоянному росту табуна.
Кони в Аксае содержались куда лучше людей, им он уделял не только внимание, но и любовь.
Видимо, парк не только был тщательно спланирован, чувствовалась в нем крепкая рука ландшафтного архитектора, но и умело освещен, тут наверняка поработали театральные осветители, столь неожиданным подчас казались их решения. То освещение, что видел он в сумерках, дожидаясь хана Акмаля, оказалось предварительным, затравкой, во всем великолепии оно предстало сейчас. Хозяин загородного дома наверняка знал, какой ошеломляющий эффект производил его ночной сад на гостей, потому и устраивал гуляния по аллеям в полночь. Низкие, мощные прожекторы подсвечивали от земли огромные, уходящие в темноту звездного неба необхватные дубы или стройные японские деревья фейхоа. То тщательно, с геометрической точностью высвечивались повороты дорожек, то в чаще деревьев вдруг вспыхивал яркий источник света, и спящий сад преображался, играл новыми, невидимыми днем красками, то какое-нибудь одинокое дерево словно крупным планом попадало на экран и завораживало внимание, и сразу бросалось в глаза совершенство его ствола, ветвей, всего контура, зеленого абриса, и в ночи по-иному слышался шепот его листьев. Мы ведь не избалованы ни ландшафтной архитектурой, ни особым вниманием к общественным паркам, может, где и есть подобные чудеса на закрытых государственных дачах или в иных правительственных заведениях, но даже Сухроб Ахмедович, кое-где бывавший и кое-что видавший, воскликнул искренне, не пытаясь потрафить напыщенному хану.