— Два белобрысых парнишки, как вы велели, начальник.
Тот, кто открыл дверь, прислонился к ней, чтобы их разглядеть. Мальчики оказались лицом к лицу с низеньким старикашкой в засаленном черном сюртуке. Круглые пронзительные карие глаза и бурое лицо, все изрезанное морщинами, невероятно напоминало обезьянье, и только по мягкой черной шляпе, какие носят священники, можно было определить, что это все-таки человек, а не обезьяна. Да и то не совсем точно. Мур вдруг понял, что он теперь вообще ни в чем не уверен. Широкий обезьяний рот разъехался в усмешке.
— Да, те самые двое, — произнес старикашка. — Как велено. — У него был сухой резкий голос, и он прохрипел сухо и резко: — А ну вылезайте. Живо.
Пока Мур и Тонино послушно выбирались наружу, оказавшись на длинной улице, застроенной древними полуразрушенными домишками, — все почти одинаковые, как обычно бывает, когда строят сразу много, чтобы расширить город, — человек в черном вручил кучеру золотую монету.
— Просто чудо, что вы здесь, — прошамкал он. Было непонятно, к кому он обращается — к кучеру или просто говорит с самим собой, — но кучер все равно с превеликим уважением притронулся к шляпе, щелкнул кнутом и поехал прочь, скрипя и скрежеща. Казалось, что кеб уезжает по полуразрушенной улице рывками и с каждым рывком его видно все хуже и хуже. Еще не доехав до конца улицы, он сделал последний рывок и совсем пропал из виду.
Мальчики глядели ему вслед.
— Это почему? — спросил Тонино.
— Он ведь из будущего, — прохрипел человек-обезьяна. И опять было похоже, будто он говорит с самим собой. Но тут он, кажется, заметил мальчиков. — Пошли. И никаких глупых вопросов. Не каждый день я нанимаю двух подмастерьев из работного дома и хочу, чтобы свои харчи вы отработали. Пошли.
Он резко развернулся и зашагал к ближайшему домишке. Мальчики последовали за ним, решительно ничего не понимая, и вошли в темную прихожую за некрашеной дверью, которая с громким стуком захлопнулась. За прихожей оказалась большая комната, где было куда светлее, потому что вдоль стены тянулись грязные окна, выходившие на какие-то кусты. Обезьяноподобный втолкнул их в комнату, и Мур понял, что это мастерская волшебника. Она была вся пропитана запахом магии и драконьей крови, а пол покрывали нарисованные мелом символы. У Мура появилось мучительное чувство, что вообще-то значение этих символов ему полагается понимать и что они стоят совсем не в том порядке, к которому он привык, но стоило ему об этом задуматься, как символы утратили для него всякий смысл.
В глаза ему бросился ряд пентаграмм, вытянувшийся вдоль стены. Их было восемь, каждая последующая новее предыдущей, начиная с самой старой, облезлой, слева и до самой правой, новенькой, белой, перед которой был промежуток — там пентаграмму, видимо, стерли.