К счастью, он оказался далеко не фанатиком и без малейшего сожаления отказался от тех религиозных правил, которых еще не было в тринадцатом веке и которые, содрав их из униатских и католических книг, введет неугомонный патриарх Никон лишь спустя четыреста с лишним лет.
Даже крестился он, как и все его прихожане, только двумя перстами и имя Христа произносил только по-старому — Исус, не удваивая первую букву. «Главное, чтобы Бог в душе у человека был, — пояснял он свое спокойное отношение ко всему официальному, но признанному впоследствии неправильным, добавляя: — Ежели тигра свиньей назвать, в лужу он от этого все равно не полезет».
Более того, он несколько раз на весь день уезжал во владения волхва — в его заповедную дубраву, возвращаясь каждый раз аж поздним вечером, и как это ни удивительно, спокойным и умиротворенным. С ходу отвергнув догадки Константина о возможных попытках священника заманить старого волхва в лоно Христианской церкви, отец Николай поначалу попросту шокировал князя своим кратким ответом.
— А зачем? — спросил он, отнюдь не лукавя при этом. — У каждого человека в душе свой Бог — тот, что ему ближе и понятнее. И тут не столь важно — какой именно. Главное, чтобы он был.
— Но ведь он может оказаться и страшным, увлечь человека на злое, — возразил Константин, на что священник, снисходительно посмотрев на князя, как на ребенка, изрек:
— А вот таким Бог быть не может. Все зло только от дьявола.
Причину же своих визитов он объяснил тем, что сейчас, к сожалению, только у Всеведа можно найти ответы на многие вопросы — начиная с особенностей древнеславянского алфавита и письменности, которая была на Руси задолго до Кирилла и Мефодия, и заканчивая пониманием всего окружающего их мира.
А недавно отец Николай обратился к Константину с просьбой ускорить начатое Минькой производство своей бумаги — завозная была страшно дорога. При этом он не удержался и похвастался почти по-мальчишески, что уже договорился с Всеведом и получил его разрешение на переписку древнейших рукописей, свято хранимых им и датируемых, судя по описываемым событиям, временами, намного отстоящими даже от официальной даты сотворения мира. В ответ же на шуточный княжеский вопрос, как может сочетаться его сан служителя Христианской церкви с кипучей деятельностью по сохранению для потомков важнейших языческих документов, он кратко и серьезно ответил, что эти документы — память народа.
— А не боишься, что там обнаружится что-то противоречащее Библии и Евангелиям? Ведь их тогда в этом случае не сохранять, а, наоборот, уничтожать надо в интересах Церкви? — осведомился Константин.