— Пока неизвестно. Пока массовое психическое расстройство. В таких случаях всегда бывают жертвы, ты же знаешь.
— Господи, кому они могли помешать? Надолго, не знаешь?
Я развел руками. Этот жест имел и другой смысл, и она шагнула вперед, уткнувшись лбом мне в подбородок. Чем бы она ни мыла волосы, они всегда пахли одинаково, и этот запах я предпочитал всем на свете.
— Жаль. Хотя мне тоже завтра улетать.
— Ты мне не говорила.
— Не хотела огорчать — а видишь, как получилось. Все равно ты срываешься первый.
— А куда?
— Куда-то в Восточную Сибирь, точно не знаю. Митяшев сказал только, что наблюдаются аномалии в поведении животных, организуется экспедиция и нужен специалист.
— Вот, и у зверей свои аномалии.
— Но у них, как правило, без жертв.
Дождь все еще лил, и я поднял воротник куртки; впрочем, ангар был совсем рядом. Между кирпичами дорожки пробивалась нежная молодая трава: осень стояла необычно теплая. Забравшись в кабину и выведя флайер на площадку, я вспомнил, что не спросил Янину, когда она собирается вернуться из экспедиции. Сквозь прозрачный фонарь я видел ее, стоящую под навесом крыльца. Кричать отсюда, тем более возвращаться, значило излишне суетиться, а мы оба не любили суеты. Я помахал ей рукой и включил двигатель. Рукоятку управления заедало, я давно собирался ее починить, но все никак не мог выбрать время. Флайер разворачивался, все еще стоя на земле, боковым зрением я уловил ответный жест Янины, потом земдя ушла вниз.
Выбирая лучший полетный режим, мой «головастик» поднялся над облаками. Сразу посветлело; слева по курсу небо плавно меняло оттенки красного, нежный отсвет лег на панель, на раскрытый блокнот. Начинавшемуся расследованию я после секундного колебания присвоил название «Китеж: зарево и крики», предпочтя его однозначным определениям типа «безумие» или «катастрофа». Записав и слегка обработав сообщенное Риманом (обработка состояла в основном в постановке вопросов), я вызвал Управление и попросил дежурного перегнать заготовленную для меня видеоинформацию.
Некоторое время экран оставался темным, затем осветился, и я увидел лицо женщины. Она сидела слишком близко к визору, словно вглядываясь в глубь экрана, отчего ее черты искажались.
— Спите вы там что-ли? — Она говорила сердито, но негромко, словно боясь кого-то разбудить. — Или у вас то же самое? Надежда, Борис! Ладно, я все равно скажу. Вдруг у вас этого нет, но будет, и тогда пригодится. Лучше бы, конечно, только у нас — Господи, пусть это случится только у нас! — но ведь как узнаешь, правда? Я что звоню-то: Надя, мы погибаем. Я не знаю, что это, — может, пришельцы, а может, конец света настал, суд страшный. Я не брежу — Надь, ты же меня знаешь, — я не знаю, как я еще с ума не сошла, но не сошла пока. Вот послушай.