Тому стало не по себе от того, что дневник был у Рейшо, но он тут же вспомнил, что читать его приятель не умел. Потом он почувствовал себя идиотом, потому что оставил все книги, и ту, что нашел на корабле гоблинов, и копию, которую он так старательно сделал, в заплечном мешке, в котором держал рабочие инструменты.
— Мальчишка передал мне про все те истории, которые ты ему рассказывал про погибших ребят, — сказал Рейшо. — Ты их сделал героями.
— Они и были героями, — вздохнул Джаг.
Матрос распахнул пухлый дневник, ища последние записи. Свет зажженного им фонаря окрасил пергаментные страницы в золотисто-коричневый цвет… Страницы были заполнены выполненными чернилами рисунками команды в битве с гоблинами. На других страницах погибшие матросы были нарисованы за столом в кают-компании или за работой на палубе, изображена была и картина похорон на «Ветрогоне». Некоторые зарисовки выглядели четче и подробнее других, но все были легко узнаваемы.
— Наверное, я никогда не понимал, для чего ты вечно занят своей писаниной, — признался Рейшо. — Я видел, как ты часами строчишь что-то или рисуешь, иногда смотрел на твои картинки и слушал твои истории. Знал, что ты неплохо рисуешь, но никогда не сводил все это воедино и не понимал, что ты на самом деле делаешь.
Двеллер покачал головой.
— К чему ты, собственно, клонишь?
— Ты же их спасаешь. Превращаешь в героев навечно, вот что ты делаешь. — Молодой матрос заколебался. — Понимаешь, я и остальные ребята из команды, мы про них, конечно, тоже будем рассказывать. Но каждый раз, когда историю рассказывают между собой или другим людям, она меняется. Скоро то, что мы говорим об этих ребятах, о том, что случилось на «Мясной мухе» и что мы потеряли, все будет выдуманное. Ничего не останется от того, какими они на самом деле были. Но эта книжица... — Рейшо встряхнул дневник, и лунный свет высветил слезы у него на глазах, — она навсегда останется, что в ней написано, никогда уже не изменится. Это честный и справедливый рассказ о том, какими они были. Я в этом уверен, потому что знаю тебя.
Чувства в голосе приятеля смутили Джага, и он не знал даже, что ответить.
— У тебя прекрасный редкий дар, книгочей, — продолжал Рейшо. — Я сидел тут, смотрел на картинки и видел все, что рядом с ними нацарапано, понять, конечно, что написано, не мог, но все равно никогда еще не ценил так то, что ты делаешь. Я бы даже научился чтению, если бы это помогло мне прочитать про наших потерянных друзей.
— Я могу тебя научить. — Двеллер подумал, что действительно с удовольствием помог бы своему другу. Ведь научил же его читать, писать и рисовать Великий магистр Фонарщик.