Магистр тоже шагнул к столу, подвинул кейс к себе, и жестом пригласил садиться. Взаимные представления и обмен вежливыми, ничего не значащими приветствиями были излишни — каждый знал, кто перед ним, каждый понимал, ради чего состоялась встреча, и ни один не испытывал удовольствия от процесса. Но начинать никто из них не спешил.
Магистр медлил, великодушно давая гостю время освоиться в новой обстановке. Гость явно нервничал. Усевшись в кресло, он застыл в неудобной позе, не зная, куда девать длинные руки с узловатыми, похожими на высохшие корни пальцами. Молчание затягивалось, напряжение нарастало, достигнув апогея тишины, пронзительной и неуместной.
— Господин Гауфман, — Магистр все же решил избавить гостя от дискомфорта и начал спокойным ровным голосом, стараясь не нервировать прибывшего взглядом в глаза, — мне сообщили, что вы обладаете важной информацией, которая содержит corpus delicti[1] и которую вы не рискуете доверить официальным каналам связи. И потому хотели бы передать ее лично руководству Ордена. Несмотря на краткость сообщенных вами сведений, важность этой информации заставляет меня лично и с глазу на глаз обсуждать с вами это дело. Любые данные о несанкционированных научных разработках, к тому же ведущихся под контролем правительства Земли, заслуживают тщательной проверки. Я не специалист и не берусь судить ни о специфике, ни о научной ценности, ни даже о возможных отрицательных последствиях этих исследований, но определить степень и уровень необходимой проверки и передать дело нашим экспертам я обязан. Приступим.
Но приступить гостю не удалось. Его гордость — ораторское мастерство, не раз помогавшее даже слабыми аргументами убеждать последователей и сокрушать в научных диспутах оппонентов, в этих серых стенах предательски изменило ему, как изменяет голос юному диссертанту в присутствии большой диссертационной комиссии. Хотелось прокашляться, но он боялся первого звука собственного голоса в этом гулком полупустом помещении. Представляя этот визит, он видел себя спокойным, убедительным, точно и без суеты излагающим свою позицию. Из последних сил сражаясь с приступом немоты, профессор ждал, что на неподвижном лице Магистра начнет проступать холодное удивление.
Магистр, однако, не умел удивляться. Он просто переключился с одного метода допроса на другой: не сработало так — сработает эдак. В самом деле, что удивительного? Приехал неврастеничный интеллигент, трясется и волнуется. Доносчиком ему быть противно, а стать соучастником ему не дали. И всем, включая его самого, ясно, что выдавать коллег властям противно и мерзко, но именно это он и намерен сделать, как только справится с не вовремя нахлынувшими эмоциями.