Она тяжело вздохнула.
– Ах, Мэри, как бы мне хотелось, чтобы наш приют находился за городом. Я уверена, жить там было бы намного проще, чем в Лондоне.
– Ив Лондоне неплохо, если есть денежки, – проворчала Мэри.
– С деньгами везде хорошо, что верно, то верно, – согласилась Тара.
Закончив резать мясо, она бросила его в котел и помешала. И сразу же совершенно другой аромат поплыл в воздухе.
Тара посолила суп и, заметив на столе несколько маленьких луковичек, тоже бросила их в похлебку.
– Помешай еще, Мэри, – попросила она, – а я пойду позову детей. Ты вымыла тарелки?
Мэри не ответила, из чего Тара заключила, что кухарка посуду не вымыла и мыть не собирается.
«Каждый день одно и то же! – со вздохом подумала она. – На Мэри никогда нельзя положиться». Впрочем, та женщина, что приходила днем убирать, была еще хуже.
Тара отправилась за детьми. Приют был переполнен, и столовая в нем отсутствовала. Вообще-то раньше она была, но потом комнату эту превратили в спальню, поставив несколько кроватей и бросив на пол матрацы.
Теперь детям приходилось есть и холле, сидя на ступеньках лестницы или стоя, что создавало для Тары дополнительные трудности: ей сложно было проследить, чтобы всем детям досталось поровну.
Она позвонила в колокольчик, и в тот же миг распахнулись двери и со всех сторон в кухню устремились дети, сметая все на своем пути, словно бурный поток.
Наверху остались лишь самые маленькие. Для них покупали ведро молока.
Тара знала, что должна зорко сторожить это сокровище, хранившееся в углу кухни: стоит только отвернуться, как дети постарше, которым молоко уже не полагалось, тотчас же сунут в ведро кто чашку, кто ложку.
Следующие пять минут можно было сравнить со штормом, если принять Тару за корабль, а детей за бурное море, готовое этот корабль потопить.
– Всем по одному куску хлеба! Фред, положи сейчас же, ты уже брал! Осторожней, Эллен, не пролей суп! Не толкайтесь, не толкайтесь, всем хватит!
Такие замечания она делала каждый день во время обеда.
Дети вели себя так, словно с цепи сорвались, вовсе не потому, что не любили Тару и им доставляло удовольствие ей назло вырывать друг у друга куски хлеба, а просто потому, что животный инстинкт самосохранения подсказывал им: или поешь, или умрешь с голоду.
Когда Тара вычерпывала из котла остатки похлебки, она увидела, что совсем маленький мальчишка берет со стола последний кусочек хлеба.
Это означало, что ей уже ничего не осталось, но она, как бывало сотни раз, не стала ругать малыша.
«Сама виновата, – лишь подумала она. – Нужно было сначала съесть кусок хлеба, а уже потом звать детей обедать».