– День, разумеется.
– Хорошо, что нового?
– Аэропланы спустились неподалеку от Каира и останутся там до того времени, пока вас откопают.
– Мне кажется, Ковард, что мы будем готовы уже завтра.
– Это невозможно!
– Да-да, в остальных помещениях обнаружены только мелочи.
– Вот как? Только мелочи?! – в голосе Коварда слышалось разочарование.
– Да, приготовьтесь пустить все в ход.
– Я понимаю, но мне надо получить еще инструкции, ведь я не могу действовать самостоятельно…
– Конечно, конечно, – перебил его Швиль – я еще сегодня соединюсь с нашей госпожой. До свидания.
Он повесил трубку, не дожидаясь ответа и включил контакт. В громкоговорителе раздался громкий треск: Швиль нашел волну в 250 метров и дал позывные М.Ф.О.218. Его сердце билось от волнения, каждый шум заставлял вздрагивать. Тихо, сперва издалека, совсем издалека раздалась музыка, постепенно приближавшаяся все ближе и ближе. Швиль прижал ухо к громкоговорителю: слышалась старая немецкая песня на цитре. Это была та песня, которую он любил: «Золото и серебро». Раздался звучный мужской голос, и первые строфы песни опьянили Швиля – он стал подпевать, не в силах удержаться – это пело его сердце. Он слушал сейчас песню, которую часто пела его мать в сумерках. Он лежал тогда, уткнувшись головой в ее колени, и слушал. Как часто он вспоминал эту песню в туманной Англии, у мечтательного Нила, в гомоне Чикаго, в джунглях, в тюрьме.
Швиль плакал. Как далеко все это было! Как далеко! В мрачной гробнице фараонов, среди трупов, один с сумасшедшим и двумя связанными убийцами, преследуемый, невинный, заклейменный преступником перед всем миром, он лежал у громкоговорителя и плакал. «Господи, – думал он, – ведь Ты всемогущ, Ты такой могущественный и не можешь помочь мне, малому червю. Я слушаю песни моей родины, как вор, который не смеет ступить на ее землю. Взгляни на меня, Господи. Что я представляю собой? Червь под Твоими ногами. Я истощен, грязен, в отчаянии. Посмотри на мое преждевременно постаревшее лицо, на укусы и царапины на теле, на больное сердце и измученную душу. Господи! Сделай шаг и раздави меня из милосердия, или помоги мне. Я не могу больше, слышишь, не могу выйти из этой могилы без имени: там, наверху, миллионы людей, которые не хотят видеть меня в своей среде. Ведь Ты знаешь правду. Ты знаешь, что я не виновен, так помоги же мне, или я перестану в Тебя верить!» Швиль поднял голову и сжал кулаки. Покрасневшие от слез глаза были устремлены на потолок. Так он стоял долго, пока овладел своими нервами. Потом повернулся к приемнику. Послышалось легкое жужжание, как будто кружилась муха. Наконец раздался долгожданный сигнал, который он слышал раньше, но не знал его значения. Три удара в гонг, которые раздались впервые в квартире Марлен. Он подождал пока раздался знакомый голос, и ненависть вспыхнула в нем с новой силой. Только одно слово раздалось из эфира: имя, говорившее бесконечно много всем, погребенным здесь.