– Нашлись наконец-то. Не успела оглянуться – вас и след простыл! Уже посадку объявили! – Мама внимательно осматривала нас с папой.
– Все в порядке, Зяма. У тебя два места, у нас с Эммой – по одному. Итого – четыре сумки. Билеты в левом верхнем кармане, ты помнишь?
– Зачем? Ты помнишь. Разве этого не достаточно?
– Зямочка, не нервничай. Это также просто, как перелететь из Свердловска в Ессентуки. Летишь себе и летишь. Кофе, чай, прохладительные напитки... – Мама поцеловала папу, куда достала – в шею, взяла за руку, и мы пошли по длинному темному коридору, в конце которого ярко светились люминесцентные лампы.
Папа посмотрел на меня:
– Клиническая смерть.
– Это что значит?
Он редко говорил, а если говорил, то обязательно важное, таинственное и непонятное. Ди всегда понимала его с полуслова. А мы с мамой никогда и ничего. Даже с двадцати слов.
– Спроси у Ди.
– Ее больше нет.
– Спроси в письме.
– Я не хочу никому писать из-за границы.
– Тоже правильно. Умерла так умерла.
– Что вы оба несете! Чушь какую-то!..
Если бы я понимала, что несет мой папа! Хотя мама всегда утверждала, что этого понимать и не нужно. Что это так же бесполезно, как, например, считать звезды или семечки в гранате. Семечки в гранате я все же однажды посчитала. Считать я умею отлично. Гранат было восемь. Разной величины и разной формы, а семечек в каждом гранате 613. Ни больше, ни меньше.
– Шестьсот тринадцать еврейских заповедей, – удовлетворенно сказал папа, – спасибо, Эмма, если бы не ты, я бы никогда в жизни не смог это проверить.
Точно, папа после пятидесяти семечек сбивался, а я – ни разу. Мне было двенадцать лет. После этого он и прозвал меня Эвээма. Электронно-вычислительная машина. Я злилась сначала, а потом привыкла. Такой у меня талант: все считать, высчитывать, просчитывать, продумывать. Мама говорит, что я ее копия, только усовершенствованная. Интересно, кем это усовершенствованная? Не папой же. У него 352 плюс 449 каждый раз по разному равняется. А лицом я на папу очень похожа. Ди часто смотрела на меня во время лекций и рисовала папу в разных образах: то старец с распростертыми руками, то лев с папиной головой, то ангел с крыльями.
Она потрясающе рисовала. Беспрестанно и на чем попало. Однажды ее лишили стипендии за испорченный институтский инвентарь – обычный стол, за которым мы с ней сидели на занятии по литературоведению. Просто у нее в тот раз не оказалось с собой шариковой ручки или карандаша, только тюбик масляной краски. Она выдавливала из него аквамариновую жидкость и размазывала пальцем.