— Я з сябрам ездили по колеям, проложенным лесниками по холмам дзесци на пяцидзесяци. Скальзили як на ралли.
— М-м.
Боже мой, они все еще говорили о мотоциклах.
— Куды мы яго тащим?
— К моей маме. Если она не спит, она заварит нам чаю.
— Твая маци?
— Ага.
— А.
И тут я мысленно увидел выход как при вспышке молнии. Это было настолько очевидно, что я не мог понять, почему я не видел этого раньше. Я знал, времени терять нельзя и смысла колебаться не было — я бы скоро взорвался — поэтому я опустил голову и освободился от Джеми и от девчонки и побежал по улице. Я хотел убежать, как Эрик, найти приятное тихое место — пописать.
— Франк!
— О, ради Бога, як ты утамиу, куды ты?
Мостовая по-прежнему была у меня под ногами, а они двигались более или менее так, как должны были. Я слышал, как Джеми и девчонка бежали за мной и кричали, но я уже пробежал мимо старого магазина, памятника погибшим солдатам и продолжал набирать скорость. Мой раздутый мочевой пузырь бежать не помогал, но и не настолько и мешал, как я боялся.
— Франк! Вернись! Франк, стой! Что с тобой! Франк, чокнутый ублюдок, ты себе шею свернешь!
— А, няхай сабе галаву сламаець!
— Нет! Он — мой друг! Франк!
Я свернул за угол на Бэнк-стрит, протопотал по ней, чуть не задев два фонарных столба, резко повернул налево на Адам Смит Стрит и подбежал к гаражу Макгарви. Скользнул во двор и забежал за бензоколонку, хватая воздух ртом, икая и чувствуя, как в голове колотит молотком. Я сбросил штаны и сел на корточки, прислонился к колонке с авиационным бензином, тяжело дыша, а лужа дымящейся мочи собиралась на грубом, как кора, цементе. Застучали шаги, и справа от меня появилась тень. Я обернулся и увидел Джеми.
— Ка-ка-ка… — выдохнул он, положив руку на другую колонку, чтобы уравновесить себя, слегка согнулся и посмотрел на свои ноги, вторая рука на колене, он тяжело дышал — Ты-ты-ты…ты здесь…Фу… — он сел на основание колонки и уставился на темное стекло окон конторы. Я тоже сел, обмякнув около колонки, и отпустил последние капли. Я откинулся назад и тяжело сел, потом поднялся и натянул штаны.
— Зачем ты это сделал? — спросил Джеми, по-прежнему тяжело дыша. Я махнул рукой, пытаясь застегнуть ремень. Я опять начинал чувствовать приступы тошноты, когда вдохнул клубы запаха паба, поднимающиеся от моей одежды.
— Изв… — я начал говорить извини, но слово перешло в рвоту. Антиобщественная часть моего мозга вдруг подумала о покрытой жиром яичнице с беконом, и из желудка брызнул гейзер. Я сложился пополам, рыгая, мои внутренности сжимались внутри, непроизвольно, как женщина должна чувствовать толкающегося внутри себя ребенка. Мое горло заполнилось со сверхзвуковой скоростью. Джеми поймал меня, я почти упал. Я стоял как полуоткрытый перочинный нож, шумно плюхая на бетон. Джеми засунул одну руку за ремень моих штанов, чтобы я не упал лицом вперед, а другую руку положил мне на лоб, тихо говоря что-то утешительное. Меня тошнило, желудок начинал сильно болеть, глаза наполнились слезами, из носа текло, и голова была как спелый помидор, готовый лопнуть. Я пытался вдохнуть между позывами, втягивая горлом куски рвоты и кашляя и сплевывая одновременно. Я услышал, как я издал ужасный звук, похожий на звук Эрика, бесящегося в телефонной будке, и надеялся, что никто не проходил мимо и не видел меня в такой унизительной позе. Я остановился, почувствовал себя лучше, начал опять, почувствовал себя в десять раз хуже. Я согнулся, Джеми помог мне отойти в сторону, я стал на четвереньки на относительно чистый бетон, где масляные пятна выглядели старыми. Я кашлял, плюхал, несколько раз подавился, потом упал на руки Джеми, подняв ноги к подбородку, чтобы облегчить боль в мускулах желудка.