Народ говорит – хуже нет, чем ждать и догонять. К вокзалу это имеет прямое отношение. Поэтому место проклятое. Но что может быть более волнующим, чем это самое ожидание. Вы не виделись много лет, вы встречаете любимого, вы вернулись из долгой командировки, сын едет с войны, жена с курорта… Ах, как вы волнуетесь, как сладко бьется ваше сердце…
Рамиль, твои батыры опять отказались везти инвалида, это позор, Рамилъ, они берут за сухонького старика, как за десять набитых кирпичами чемоданов…
Так на чем я остановилась? Ах да, ожидание…"
Давно назревал этот территориально-рыночный конфликт. Видимо, созрел.
Фома кинулся к дверям. Выглянул. Не видать.
– Точно, – наконец успокоился среди своих Леший. – Я за корзинами спал.
Чекушечку всего выпил, а сморило. А они по ту сторону договаривались. Каширские едут свою мазу устанавливать. Фома их Зорю обидел на неделе, вот они и взвелись.
– Не обидел, а на место поставил, – нахмурился Фома.
– Ты ее на место, а они нас сейчас раком поставят, – философски заметил Николенька.
Остальные молчали.
– Отобьемся. Боцман, ты сходи к уличным, у тебя там дружки есть. Пусть помогут. Поодиночке всем каюк, – сказал Фома.
Боцман молча поднялся и пошел в угол. Встретили его молча. Видно, слышали, о чем Леший доносил, или нутром почувствовали. Не зря, давая соль, интересовался дружок обстановкой на рынке. Боцман объяснил все. Их семеро.
Пятеро уличных. Всего двенадцать. На рынок бежать – гиблое дело. Или перехватят по дороге, или не успеет гонец.
Неохотно, но поднялись. Понимали: если сегодня рыночных измордуют, завтра их черед придет. Русские, они по жизни раздолбай, а придет общая беда, и просыпается где-то внутри чувство общности.
Распределились так: Николеньку поставили за открытой половинкой двери и вооружили ножкой тут же разобранной старой табуретки. В любом случае и при любом исходе переговоров (они еще надеялись на переговоры) полезно иметь в тылу противника хотя бы одну единицу. Петруччио и один из уличных залезли на стропила. Десант – всегда неожиданно. Остальные вооружились чем попало и сели вокруг хлебова. Словно и не знают ничего. Но вооружение положили рядом под руки.
В томительном ожидании прошло целых две минуты. В проеме возникли две фигуры. Остальные угадывались по головам сзади.
– Что, собаки, кушаете? – крикнул первый.
– Вот, Лева, не могут они без концерта. Опера. Пригласить, что ли? Вроде самим мало, – громко сказал Фома.
– А мы приглашали?
– Они разве голодные? Если так, пусть поедят.
Цыгане, которых стало внутри уже шестеро, прислушались к разговору.