Я попросил бы уважаемого господина председателя воздержаться от неправильного толкования слов нашего подсудимого, в своем неведении выразившегося, быть может, несколько двусмысленно и тем, конечно, неумышленно нарушившего должное к высокому собранию уважение… Говоря по существу, наш клиент, ссылаясь на свое прошлое, полное нищеты и унижения, хотел лишь этим сказать, что его, если можно так выразиться, преступная способность не преступает определенной возможности, всегда ограничиваясь лишь мелкими кражами съестных припасов и предметов низкой стоимости.
Прокурор, большой казуист в области юриспруденции и морали, прервал речь защитника:
– И вы полагаете, господин защитник, – ядовито заметил он, – что преступник, вынужденный обстоятельствами красть лишь малоценные предметы, остановился бы перед весьма редким, но удобным случаем украсть три миллиона?
– Скажу даже, – отразил тонкий удар адвокат, – что перед подобным соблазном, при наличии благоприятствующих обстоятельств и обеспеченной безопасности, не устоял бы не только признанный преступник, но признанный джентльмен.
Неистовые крики огласили зал.
С галереи и мест, отведенных чиновникам, поднялись негодующие протесты против слишком «откровенной» фразы пылкого адвоката.
Что касается серой массы публики, она смеялась тем первобытно-грубым, наивно-глуповатым смехом, каким гогочет толпа перед праздничным балаганом.
Одна фраза, брошенная Тапиокой как бы в оправдание, особенно развеселила всех.
– Коли все воруют. Председатель, сидя между двумя непроницаемыми,
словно пара сфинксов, судьями, потряс звонком, как сумасшедший.
– Прошу прекратить беспорядок, – крикнул он, успев водворить относительное молчание. – А вы… – продолжал он, обращаясь к Тапиоке, мирно усевшемуся в ожидании, – извольте встать и отвечать… Где были вы вечером 17 августа прошлого года?
– Где был? – повторил Тапиока в большом затруднении. – А кто ж его знает. Разве упомнишь… столько-то времени спустя?
На лице прокурора изобразилась ирония.
Тапиока, который после враждебности, проявленной по его адресу суровым представителем закона, немедленно почувствовал к прокурору глубокую антипатию и снова не выдержал.
– Извините, пожалуйста, – возбужденно воскликнул он с язвительным смешком. – Ну, а если бы вас кто спросил вдруг, где вы провели ту или эту ночь, вы могли бы ответить?
– Конечно, – холодно-сардонически ответил прокурор с успокоительным жестом по адресу председателя, уже собиравшегося вновь обрезать Тапиоку, – я всегда мог бы ответить и доказать, что ту или иную ночь, в ту или иную эпоху, я провел именно у себя дома.