Торн не показывался.
Катье затаила дыхание. Он что, ждет ее? Ждет, чтобы она...
Внезапно дверь широко распахнулась, и полоска выросла до широкого желтого прямоугольника. В центре его стоял англичанин, держа в руках что-то тяжелое.
Катье смахнула дрожащие на ресницах дождевые капли.
– Торн! – Подхватив юбки, она кинулась к нему по склизкой грязи.
Но подлетев, застыла на месте. Его ношей оказалось тело женщины, едва прикрытое дырявой рогожей. Длинные спутанные волосы волочились по грязи.
– Господи твоя воля, вы убили ее! – Катье отпрыгнула в сторону; сердце трепыхалось где-то в горле.
– Не будьте дурой! – процедил он, направляясь к сгоревшему дому. – Падать в обморок лучше в амбаре.
– Черт бы тебя побрал, английская свинья!
Даже не задумываясь о том, слышит ли он ее, Катье ворвалась в амбар.
Внутри она увидела кучу окровавленной соломы. Вместе с накатившей тошнотой перед глазами всплыли картины недавнего нападения. Господи Боже, вот так он мог бы нести сейчас мое тело! Или Петера!
– Нет, нет! – Ноги подкосились, и она упала на колени перед соломенной подстилкой, хранившей контуры женского тела.
Пригоршнями захватила мокрую холодную солому. Закрыла глаза и зашевелила губами, беззвучно молясь о незнакомой женщине, о сыне, о себе. На войне гибнут не только солдаты.
Что-то твердое вдавилось в ее ладонь. Катье разжала пальцы. Пуговица. Медная, военного образца. Она глубоко втянула в себя воздух. От мундира убийцы?
Катье поднесла ее к глазам. На гладком металле выбито одно-единственное слово. Она повернула ее к свету, чтобы получше разглядеть. Лондон.
Английская пуговица.
Сзади захрапел конь, и Катье рывком вскочила на ноги. Торн ввел черного мокрого жеребца в амбар.
– Эту женщину убил англичанин. – Она обвиняюще протянула ему пуговицу на раскрытой ладони.
Синие глаза нетерпеливо остановились на ней. К ее ногам упал грубый холщовый мешок.
– Здесь еда, – бросил Торн и повел Ахерона в стойло.
– Слышите, черт бы вас побрал? Англичанин! – крикнула ему вслед Катье.
Он шагнул к ней. Рукой в черной перчатке сжал ее запястье и загнул пальцы.
– Пуговица еще ничего не доказывает, мадам. Я буду рад, если мое сердце перестанет биться прежде, чем меня разденут догола.
Выхватив у нее пуговицу, он зашвырнул ее в дальний угол амбара.
Катье вырвала руку.
– У всех вас нет ни совести, ни чести! Боже, и на таких я оставила сына!
Под взглядом полковника Катье попятилась. Он наступал на нее, пока она не ударилась о перегородку стойла. Сделав последний шаг, он буквально притиснул ее к неструганым доскам.
Горячее дыхание коснулось ее шеи. Глядя в упор, он грубо стиснул ей виски.