И вот, кажется, тетка Явдоха намекнула мне про гарбуз. Но это мы еще посмотрим! Может, Маруся и не дождется, чтобы я сватов к ней засылал!
Идем мы со Степаном вдоль железнодорожного пути к тропинке, которая напрямик к Яблонивке ведет. А солнце так ярко светит с безоблачного неба, вроде ему и дела нет до моей беды. За кюветом в траве синими огоньками фиалки горят, золотится лютик и козлобородник. А вон одинокая вишенка вся белым цветом облеплена, нарядная, как невеста. Гм… невеста…
«Держись, Перепелица, – думаю, – дашь сердцу волю – раскиснешь».
Об этом и Левада начал толковать, когда мы свернули с железнодорожного пути на тропинку, отделявшую засеянное поле от луга:
– Не жалей и не убивайся. Не стоит она того. Презирай!
Ну что ж, попробую презирать.
Осматриваюсь вокруг. Все знакомо – каждый бугорок, куст. Не одно лето провел я на этих полях, когда хлопчиком был и коров пас. Но замечаю и изменения. Далеко в стороне тянется дорога. Вдоль нее бегут телефонные столбы. Это новость! Значит, Яблонивка уже с телефоном. А может, и телеграф есть? Спрашиваю у Степана, но он пожимает плечами и на другое мне указывает пальцем.
– Видишь, – говорит, – ольховский ров-то исчез!
И правда, раньше к самой Мокрой балке подступала глубокая канава, заросшая лебедой. Она отделяла нашу землю от Ольховской. А теперь поле ровное, без единой морщинки. Вот где раздолье для трактора или комбайна!
Уже и село впереди показалось. Хат не видно – только белые клубы цветущих садов и зелень левад. Кажется, слышно, как в яблонивских садах пчелы гудут, и чудится запах вишневого цвета. И еще заметны над садами высокая радиомачта да ветряной двигатель, поднявший в небо на длинной шее круглую, как подсолнух, голову. А над полем струится, точно прозрачный ручей, горячий воздух. Значит, земля добре на солнце прогрелась.
Прибавляем шагу. Эх, были бы крылья… Вроде посветлело вокруг при виде родного села.
Но что же мне все-таки с сердцем делать?! Так щемит, что хочется самому себе голову откусить!.. Ох, Маруся, Маруся!
Когда пришли в Яблонивку, солнце склонилось уже к Федюнинскому лесу. Степан Левада повернул в свою улицу, а я – в свою. Иду с чемоданом в руках и на обе стороны улицы раскланиваюсь – с односельчанами здороваюсь.
Вот уже и садок наш виден. Прямо бежать к нему хочется. Но не побежишь – сержант ведь, не солидно. А тут еще дед Мусий стоит у своих ворот – жиденькая бородка, рыжеусый, в капелюхе соломенном. Раскуривает трубку и с хитрецой на меня посматривает.
– На побывку, Максим Кондратьевич? – спрашивает.