, но оттуда наплывал размеренный гром. Коренга понял, что это неистовствовал тот самый прибой, который он не сподобился созерцать в Галираде. Он сказал сегванке:
– Твой отец знает всё о море и о ненастьях, а «Поморник» – добрый корабль. Без сомнения, кунс Чугушегг сейчас благодарит Бога Грозы и держит путь туда, куда направлялся!
Эория сосредоточенно тёрла пальцами левый висок. Она хотела снисходительно усмехнуться, но губы предательски дрогнули.
– Без сомнения, – сказала она, – отцу сейчас говорят то же самое про меня.
Тучи быстро уходили, унося с собой не только дождь, но и ветер. Постепенно становилось совсем тихо, и скоро Коренга расслышал деловитое пыхтение Торона. Молодой венн обернулся. Пёс приближался к нему, двигаясь задом наперёд. Схватив зубами, он тащил нечто большое и очень тяжёлое, такое, что не вскинешь по-волчьи на спину и подавно не удержишь на весу. В меркнувшем свете Коренге сперва показалось – кобель волок тушу крупного животного, убитого бурей. Но это оказалось не животное. Упираясь лапами, Торон тянул с собой кожаный полог Эории, улетевший на добрую сотню шагов. Вместе с пудами налипшей грязи и деревцами стланика, к которым она его привязала.
Услышав смех людей, Торон разомкнул зубы и оглянулся.
«Хватит веселиться, помогли бы!» – говорил весь его вид.
Скоро Эория уже отчищала полог маленькой лопаткой, а Коренга развязывал прочные узлы на углах. Так дело пойдёт – скоро они заново растянут полог на уцелевших кустах. И действительно разведут костерок. И высушат у доброго огня вымокшие, грязные порты. И поужинают от припасов, сохранявшихся у него в рундучках тележки, а у неё – в заплечном мешке. И наконец-то завалятся спать…
Коренга только тут как следует осознал, до какой степени выдохся. С ним и раньше бывало, что усталость, порождаемая чрезмерным усилием, как бы медлила в сторонке, удерживаемая необходимостью продолжать труды. И наваливалась вся и сразу только потом, когда отпадала надобность себя спасать, или что-то кому-то доказывать, или просто доделывать взятое на себя дело не по могуте… Но вот всё было совершено, и Коренга хотел только одной награды: спать. Даже еда не казалась такой вожделенной. Вытянуться в меховом гнезде тележки, по счастью не очень намокшем… Потеплее накрыться… И почти навсегда – до самого завтра, до позднего утра – забыть обо всех трудностях, ещё маячивших впереди!
…Кто первым насторожился, Коренга впоследствии так и не вспомнил, да не очень и задавался этим воспоминанием. Наверное, всё же Торон, ведь человеческий слух пёсьему не под версту