– Бог благословит!
Повеселевший дядя ушел, а я так и осталась сидеть на парапете. Ну и дела! Ну и приключение!
В полночь зазвонил колокол. Из дома вышли монахини с зажженными свечами в руках и длинной вереницей потянулись к храму. Они пели про Жениха, который грядет «в полунощи» и одних застанет бдящими, а других – неунывающими. Я решила, что и мне не следует унывать и тоже пошла в церковь.
Служба была грустная и тянулась без конца. Много пели, но еще больше читали. Так прошло несколько долгих ночных часов, а потом вдоль стасидий прошла мать Евдокия и тронула за плечо одну задругой несколько старых монахинь. Они стали выходить на середину храма и кланяться в землю сначала в сторону алтаря, потом матушке, снова ставшей на свое игуменское место, а потом всем сестрам и матерям. Все кланялись им в ответ поясным поклоном и я тоже. Я-то знала, что скорее всего больше никогда их не увижу. Потом они одна за другой подходили к матушке, и та вручала каждой небольшую икону; так, с иконами в руках, тихо плача, старушки монахини побрели из храма… Скитаться пошли…
Ко мне подошла Лара.
– Вы не раздумали оставаться в обители? – шепотом спросила она. – Я поеду с последней машиной – у вас еще есть время изменить свое решение. Тогда я останусь в обители, я ведь давно к этому готовилась.
Я только помотала головой.
Примерно через час в церкви появился дядя Леша. Он подошел к игуменье, склонился к ней, что-то тихо сказал и тотчас же вышел вон. Матушка Руфина снова тихо обошла церковь, и вот уже другие монахини, на этот раз пожилые, вышли из стасидий на середину храма и стали класть земные прощальные поклоны. С ними уходили мать Лариса, мать Алония, мать Анна… Не будет мне теперь больше ни сладкой грязноватой морковочки с грядки, ни соленого огурчика из банки, и никто не поиграет мне на скрипке… И куда же они уходят, такие смешные, святые и беспомощные!
Служба продолжалась, а монахини все уходили и уходили небольшими группами. Ушли с клироса певчие, ушла сестра Дарья и самая младшая из послушниц – сестра Васса. Потом из алтаря вышел отец Александр, а матушка сошла со своего игуменского места. Они поклонились друг другу и мне с матерью Евдокией – кроме нас, в храме уже никого не оставалось. Мы поклонились в ответ. Матушка и отец Александр вышли, а мать Евдокия начала обходить храм и гасить свечи.
– Давайте мне ключ, мать Евдокия, я потушу свечи и запру храм, – сказала я, подходя к ней, – а вы идите к машине. Вы ведь едете па мобишке?
– Спаси Господи, – ответила она, подавая мне ключ. – Да, я везу матушку и отца Александра со святынями из алтаря. Пойду их усаживать.