Дама улыбнулась, тряхнув рыжей гривой.
– Хорошо, я подумаю о наказании…
И, покачивая бедрами, удалилась в сторону моря
– Я тоже подумаю, – тихо сказал прекрасный сударь.
В конце бульвара Мэлис Цвях незаметно обернулась. Прекрасный сударь, задумавшись, смотрел ей вслед, и лицо Абдуллы Шерфеддина, подмастерья Вучи Эстевен, делалось старше с каждой секундой. Рябины испятнали щеки, блеснули залысины на висках, волосы собрались сзади в хвост. Нервно трепетали ноздри орлиного носа, как если бы его обладатель почуял добычу.
Впрочем, так оно и было.
– Ты видел? – спустя минуту спросила рыжая ведьма у мужа, поджидавшего ее за фонарным столбом.
– Да, – кивнул охотник на демонов.
– С самого начала?
– Да. Ты дивно сглазила ему стилет. Я мысленно аплодировал.
– Ерунда. Детская забава. Рябые щеки видел?
– Да.
– Не ври, дорогой. Лицо Лысого Гения видят только жертвы.
– Я не вру. Я смотрел твоими глазками, дорогая. Для любящего мужа это – пустяк.
"Для мага высшей квалификации – тоже," – подумала Мэлис. Но вслух ничего говорить не стала.
в котором устраиваются засады и раздаются награды, выясняется, что от добра до зла — один хороший прыжок, а от большого добра в уплату за добро малое — много мудрости, много печали и еще больше недоверия
Рыжая ведьма наслаждалась воздушными ваннами.
Одежда ее разметалась в живописном беспорядке, открывая больше, чем допускали приличия. Полулежа в отдохновенном креслице, плетеном из тростника – креслице одолжил запасливый Ахмет – ведьма блаженно щурилась на солнце, клонящееся к закату. Светило выглядело роскошно: диск благородного красного золота, едва подернутый тонкой, как паутинка, дымкой, на фоне неба, обретающего глубокую синеву, прежде чем начать темнеть.
Мэлис, с распущенной гривой огненно-рыжих волос, чем-то напоминала закатное солнце. Бесстыдством, что ли? – ибо, как сказал аль-Самеди, костер, горящий в небесах, не знал стыда, и наг, и весел… Положив босые ноги на миниатюрную скамеечку, женщина сладко потягивалась, смеясь, и закидывала за голову обнаженные руки.
"За тобой, дорогая, между прочим, наблюдают трое мужчин! – в шутку, или всерьез, думал Фортунат Цвях, осуждая крайности супруги. Демон ревности, несмотря на благородство поставленной задачи, вгрызся в печенку и оказался не из тех демонов, каких легко обуздать. – Ну ладно, муж не в счет… А как насчет виконта с Азиз-беем?"
Но ведьма, похоже, считала, что искусство требует жертв, овчинка стоит выделки, а преставление должно продолжаться, хоть сто мужей выскочи из-за кулис и начни предъявлять претензии.